За что?
Шрифт:
А кажется, точно все было вчера. И побег, и цыгане, и бушующие волны холодной реки, и вслед затем — длинные, бесконечные дни институтской жизни, полные новых впечатлений, новых приключений.
Жаль, что мне раньше не пришло в голову писать дневник. Столько событий, столько перипетий в жизни маленькой Лиды произошло за эти четыре года.
Теперь, когда эта Лида почти взрослая, пятнадцатилетняя барышня, теперь без дневника обойтись уж никак нельзя.
Итак, решено: я веду дневник. Начинаю со вчерашнего дня.
Лидия Воронская, будь умной, взрослой девочкой и постарайся быть последовательной и аккуратной. Постараюсь…
Вчера
Пароход, поезд и, наконец, серое, осеннее небо Петербурга.
— Ну, Лидочка, выходите. Приехали. Действительно, приехали. И как скоро. Вот оно, красное, огромное здание передо мною. Вот стеклянные двери, за которыми гордо высится фигура институтского швейцара в красной ливрее — «кардинала», как мы его звали. Вот и знакомый вестибюль.
— Барышня Воронская, изменились-то как за лето, и не узнать даже, — говорит с почтительным поклоном швейцар, оглядывая меня со всех сторон, — а уж барышни спрашивали про вас. А в особенности Марионилла Мариусовна и m-lle Петрушевич.
Я быстро сбросила пальто и в сопровождении моей спутницы прошла через темный нижний коридор в бельевую, чтобы сменить на казенный костюм мое собственное домашнее платье.
В бельевой все было по-прежнему. Маленькая, юркая бельевая дама, Александра Трофимовна, поспешно передала мне мое белье, сапоги и зеленое камлотовое платье, из которого я порядочно-таки выросла за лето. Моя спутница, m-me Каргер, поспешила расстегнуть мне корсаж, помогла снять платье и готовилась уже накинуть на мои худенькие плечи зеленую камлотовую дерюгу, как дверь бельевой распахнулась, и смуглая, высокая девочка появилась на пороге.
— Лида! Милая!
— Олечка! Петруша! И мы бросились в объятия друг друга. Она очень изменилась за лето, моя Ольга. Глаза у нее стали еще чернее, лицо как будто чуточку пополнело и округлилось. Она и похорошела немного и стала как-то значительно старше.
— Ну, что, помог тебе Гапсаль? Как ты доехала? Заезжала в Шлиссельбург к отцу? Хорошо тебе было? А знаешь, ты прелесть, что за дуся стала! Тебе страшно идут эти короткие локоны! Ты на мальчика похожа теперь! — трещала она, тормоша меня во все стороны и поминутно награждая поцелуями.
Я едва успевала отвечать ей, что в Гапсале мне было отлично, что я целые дни проводила на берегу моря, что к отцу не заезжала, а приехала прямо сюда с Александрой Павловной. Тут я представила ее m-me Каргер, которая все время ласково и снисходительно улыбалась, слушая нашу болтовню. Потом я наскоро поцеловала мою спутницу, прося не забывать меня, и опрометью бросилась с Олей по дороге в класс.
И тут все было по-старому: та же широкая, застланная коврами лестница, та же площадка с часами, тот же верхний коридор с большой мрачной библиотекой, помещавшейся как раз против лестницы, с классами по обе стороны его.
— Вот и наш класс, — сказала Петруша, останавливаясь перед одной из стеклянных дверей, выходящих в коридор. — Вон Марионилочка, видишь? Она делает французскую диктовку. Теперь тебе нельзя войти к нам. Это сейчас порядок нарушит. Я сама тихонько удрала, когда узнала о твоем приезде. А потом, в перемену, ты приходи. Слышишь? Твоя дама, говорят, очень добрая и отпустит тебя.
— Моя дама. Какая дама? Ах! И тут только я вспомнила все. Как я могла забыть это раньше. Забыть то, что составляло немалую горечь моей теперешней жизни, постоянную
Я так погрузилась в печальные размышления, что едва услышала голос смуглой Оли, говорившей мне:
— Иди к «твоим», Лида, а в переменку к нам. Слышишь? Непременно!
Я молча кивнула и медленно двинулась по коридору.
— Воронская, Лида, — услышала я снова тихий призыв за собою, и в два прыжка Петрушевич уже была подле меня.
— Слушай, Лида, ты помни, — зашептала мне на ухо милая девочка, — хотя мы из разных классов теперь, но люблю я тебя по-прежнему. И твоей подругой тоже по-прежнему буду! Поняла?
И, наскоро чмокнув меня в щеку, она скрылась за дверью своего класса.
Я уныло поплелась по коридору, миновала его и остановилась у знакомой мне двери, над которой была прибита дощечка «4-й класс».
О, как я ненавидела этот четвертый класс в эту минуту.
Полная, кругленькая, маленького роста дама в пенсне, с добродушным, симпатичным лицом окинула меня внимательным взглядом, когда я, распахнув дверь, очутилась посреди комнаты. Учителя у четвертых не было в этот час, и девочки приготовляли к следующему дню уроки. Я медленно подошла к маленькой даме, присела перед нею и проговорила обычную фразу:
— Имею честь представиться по случаю моего возвращения после летних каникул.
— С добрым утром, моя дорогая! Рада вас видеть, — произнесла, приветливо улыбаясь, m-lle Эллис (фамилия моей новой наставницы) и, окинув меня тем же внимательным взглядом через пенсне, она проговорила снова: — Надеюсь, вы, как большая девочка, будете хорошо учиться и вести себя. М-llе Вульф отрекомендовала вас с самой лучшей стороны. Идите, познакомьтесь с вашими новыми подругами, среди которых найдете и старых друзей.
— Лида! Вороненок! Здравствуй! — услышала я знакомый мне голос за собою и, быстро обернувшись, увидела Додошку, такую же толстую, такую же маленькую с ее светло-карими плутоватыми глазами, но в черном траурном переднике.
— У меня папа умер. В ту же минуту к нам присоединилась русоволосая веселая девочка.
— Воронская! Душка! Как я рада, что ты приехала! Нашего полку прибыло! — вскричала она.
И Мила Рант в один миг осыпала все мое лицо горячими поцелуями.
— Пойдем! Я покажу тебе твое место. Ты будешь сидеть со мною. Довольна надеюсь, а? — после первого же взрыва радости затрещала она. — Ах, душка, здесь все такие «дряни»! Постоянно попрекают нас «второгодницами». Нам с Додошкой положительно житья нет. И тебе предстоит то же. Хочешь, мы заключим «тройственный союз»? Будем все трое подругами. Да? «Налетать» на нас, троих они не решатся, и нам лучше житься будет тогда. Согласна? Вот мой тируар, вот — твой. Постой, я тебе покажу, что на завтра готовить надо… Козеко историю задал… Ах, какой он душка, этот Козеко! Его полкласса обожает: глаза черные, волосы черные, борода черная. Настоящий бандит! Мы его так и прозвали «бандитом». Не правда ли остроумно, а?