За далекой чертой
Шрифт:
Бабуля смотрит на меня. Взгляд у нее остекленевший, словно она меня вовсе не видит.
– Когда-то я убила человека.
Из легких словно бы кто-то разом выбил весь воздух. Гляжу на нее, разинув рот. Мне, наверное, послышалось? Она так тихо сказала, почти шепотом. Ну точно мне просто показалось. Не может же такого быть.
– Что? – спрашиваю.
Бабуля вдыхает и выдыхает – медленно и мерно, – и поток слез потихоньку иссякает.
– Я убила человека. Об этом знают только твой дедушка и Шарлотта; за долгие годы я больше ни одной живой душе не проговорилась. Но больше молчать не могу. То,
Не знаю, что сказать, что сделать. Поэтому просто сижу в молчании, опустив ладонь ей на плечо и подыскивая слова, которые сейчас имели бы хоть какой-то смысл.
На улице раздается вой сирены, и к дверям подкатывает машина скорой помощи. Слышу, как бригада обходит дом. Отпускаю бабулину руку, встаю, последний раз смотрю на ее лицо, обращенное к потолку, и спешу встретить врачей.
Глава 5
Октябрь 1953 года
Колкий воздух так и норовил просочиться в нос и рот сквозь поношенный влажный шарф, от которого жгло раздраженную кожу. Мэри шмыгнула и поглубже зарылась лицом в промокшую ткань. Она спешила по улице в сторону дома, сжимая в кулаке несколько лишних талонов на сласти, которые ей отдала миссис Уотсэми в благодарность за помощь с покупками. Эта пожилая женщина жила неподалеку и попросила Мэри донести продукты до своего дома и поднять на третий этаж, после чего с широкой улыбкой наградила девочку талонами.
Лишние талоны доставались Мэри нечасто, хоть она и старалась найти какую-нибудь работенку по соседству. Миссис Уотсэми – запомнить ее настоящую фамилию у Мэри не получалась, уж очень сложна, просто язык сломаешь, – уговорила сестер остаться на чай. С заметным акцентом она предложила девочкам кусочек мягкого и сладкого пирога, вроде бы промазанного кремом и медом.
Никогда прежде Мэри не пробовала такой вкуснятины, если не считать ириски, которой она полакомилась у бабули много лет назад, когда гостила у нее. Девочка перекатывала во рту остатки пирога, и сосочки на языке ликовали от сладости, с которой так не хотелось прощаться.
– А что это мы такое сейчас ели? – спросила Лотти. Дыхание у нее сбилось, она торопливо шагала рядом с сестрой, боясь отстать.
– Не знаю, но постараюсь теперь каждый день захаживать к миссис Уотсэми и узнавать, нужна ли ей помощь. Может, нам еще кусочек перепадет – или талоны!
Лотти одобрительно кивнула. Ее светлые кудряшки подпрыгнули.
Мэри посерьезнела.
– Где твоя теплая шапка? Ох, мне мама устроит, если опять заболеешь.
Лотти закашлялась, прикрыв рот ладонью, и вытерла раскрасневшийся нос тыльной стороной руки.
– Наверное, дома. Не знаю. Я ее не нашла.
– Да ты, поди, и не искала. – Мэри с негодованием покачала головой. Мало что так выводило ее из себя, как нелюбовь Лотти к тщательным поискам. Разок посмотрит вокруг – и уже говорит, что найти не может. Разумеется, всякий раз, когда за дело принималась Мэри, нужная вещь отыскивалась мгновенно.
– Нет, искала, честное слово!
– Забудь. У нас сейчас есть забота посерьезнее. Мы
Лотти притихла и прикусила нижнюю губу.
Мэри сосредоточилась на плане действий. Подходило время чаепития. Мама ждала их дома. До ужина еще несколько часов; можно изловчиться и что-то найти. Мама ненавидела есть хлеб и за чаем, и на ужин. Но с тех пор как ее уволили, другой еды в доме не водилось. Может, удастся что-нибудь выменять на талоны?
Мэри взяла Лотти за холодную ладошку, сжав пальцы покрепче, чтобы ее согреть, и потянула за собой по улице. Вскоре они зашли в кондитерскую «Мэйнардс». Неподалеку от прилавка Мэри сбавила шаг и нервно сглотнула – уж очень пристально на нее смотрел продавец сквозь круглые линзы очков.
– Чем могу помочь? – спросил он.
Мэри показала талоны.
– Немного конфет, пожалуйста.
Продавец поглядел на бумажки и со вздохом забрал их. А потом посмотрел на сестер и вдруг улыбнулся. Его взгляд потеплел.
– Солнышко, выбирай, что хочешь. Вот только конфеты по талонам уже не выдают. Ты что, не слышала? Месяц назад объявили. Эпоха экономии прошла. Времена меняются. Чудесно, правда же?
Мэри обвела магазинчик взглядом. На стенах висели длинные полки, уставленные бесчисленными рядами стеклянных баночек со сластями самых разных цветов. При виде лакричных палочек, черных жевательных конфеток в бумажной обертке и многообразия других лакомств – витых розовато-синих леденцов, пестрых бус из круглых твердых конфеток, разноцветных сахарных сердечек с надписями, бутылочек с шербетом и сливочных тянучек (Мэри их обожала) – рот наполнился слюной, а желудок скрутило судорогой. Впрочем, «обожала» – это сильно сказано, ведь остальные сласти она никогда не пробовала, но вот тянучкой ее разок угостили: так старушка миссис Уотсэми поблагодарила ее в тот день, когда зажигалка сломалась и девочка помогла ей растопить печь. Мэри все утро катала во рту конфетку, надеясь, что та никогда не растает, а от нежного привкуса сливочного масла все тело охватывало блаженство.
– Хочу круглый леденец! – воскликнула Лотти, отвлекая сестру от мечтаний.
Мэри медленно вдохнула.
– Почем один леденец? – спросила она.
– Фартинг за штуку, – ответил продавец и оперся локтем о прилавок. – Или четыре за пенни. Вот только в долг я вашей маме ничего не продам. Она мне уже полгода не платит. Поэтому деньги вперед, девочки.
Было не так уж и важно, сколько стоят сласти – хоть фунт, хоть пенни, – у Мэри с Лотти не водилось ни монетки. Мэри понадеялась, что получится записать конфеты в счет долга, но теперь придется возвращаться домой с пустыми руками.
– Наверное, миссис Уотсэми не знала про талончики, – тихо сказала она Лотти. – А мама давно не платила продавцу.
Лотти снова утерла нос тыльной стороной ладони.
– Получается, не будет леденца?
Мэри вздохнула, с тоской посмотрела на банку с малиновым драже у края прилавка и развернулась:
– Пойдем. – Она быстро вышла из магазина, и Лотти неохотно поплелась следом.
– Есть хочу, – жалобно протянула она.
Мэри сощурилась.
– Плохо дело. У нас ни пенни, ни даже фартинга. Пойдем домой, пока мама не устала нас ждать и не разозлилась.