За Дунаем
Шрифт:
— Хлеб давай, Пелагея... Молоко надо.
— Хлеб, говоришь? А где мне взять? Скажи? Одинокая баба я...
Сверкнул глазами Знаур, притянул к себе Пелагею, пересилив себя, поцеловал в складки толстой шеи, и она засмеялась тихим грудным смехом.
— Ну а ты придешь сегодня? — отстранилась она от него.
— Вечером... Давай, ну, давай.
Женщина поколыхала к печке, отодвинула закопченную заслонку и с головой влезла в проем. Подала Знауру теплую краюху, потом сунула в руки кринку
— Кринку-то не забудь... Принеси вечером.
— Хорошо, Пелагея, милая,— Знаур посмотрел на женщину такими влюбленными глазами, что та сама поцеловала его в щеку.
Так и шел Знаур: в одной руке краюха, в другой кринка. Шел скорым шагом, а сам рассуждал вслух: «Ничего, Царай, не дам умереть тебе... Пелагея богатая, если захочу, отдаст тебе весь дом».
Задворками пробрался к своему бараку: боялся, встретят арестанты и отберут еду. К счастью, сумел проскочить никем не замеченный и сразу же направился к Цараю.
— Ты ждал меня? На, вот тебе горячее молоко.
Но Царай молчал: тогда Знаур поставил кринку на
нары и нагнулся над ним; «Уснул... Ну, пусть поспит, а тогда покормлю. Э, он, кажется, не дышит?» Знаур отбросил со лба друга прядь седых волос и вскрикнул:
— Ох-хо!
Он притронулся к рукам Царая: они были белые, холодные.
— О! Люди!
Швырнув краюху, Знаур кинулся вон из барака.
— Умер! — схватившись за голову, он громко рыдал.
Пришел надзиратель и тряхнул Знаура за шиворот.
— Чего орешь?
— Умер! Брат!
— А ну идем,— надзиратель подтолкнул Знаура.
Обезумевший от горя Знаур бил кулаками себя по
лицу. В бараке он не смел подойти к покойнику и спрятался за спину надзирателя.
— Возьми и снеси в овраг,— приказал надзиратель,— похорони, коль брат...
Отпрянул Знаур, выставил перед собой дрожащие руки:
— Нет!
Но тут последовал удар в лицо, и Знаур покачнулся.
— Бери! Убью,— схватил надзиратель обеими руками Знаура за горло.— Ну?
В барак входили каторжане и укладывались на нары...
Могила Царая, обложенная толстым слоем дерна, напоминала курганчик. Вокруг застыли ели с высокими гладкими стволами в два обхвата.
Уткнув лицо в колени, Знаур сидел на низкой скамье, которую сам же сколотил из молодой березы. Было холодно, и он нет-нет да передергивал плечами. На сопках лежал снег. Солнце спряталось.
Позади Знаура причитала Пелагея:
— Ой, соколик, да чего же ты так убиваешься по нему! Да другой бы уж поднялся из могилы, а он лежит себе. Господи, да что же ты так убиваешься?
С тех пор, как похоронил друга, каждый день Знаур приходил к могиле Царая. Он разговаривал с ним, вспоминал аул, и на душе у него становилось немного легче...
28
Ханифа,
— Почему ты не убралась? Собирай свои вещи и чтобы твоего духа здесь не было!
Ханифа не шевельнулась, руки привычно сортировали табак.
— Может, ты оглохла? — мастер шагнул в каморку.
Женщина оглянулась. Увидев его перекошенное
злобой лицо, она с ужасом посмотрела на мастера. Не успела Ханифа заштопать платье, которое он изорвал на ней, не прошла еще боль в руке.
— Ты вчера плюнула мне в лицо? Э, ты не знаешь Арчила! Издохнешь с голоду, как собака... И сын твой издохнет!
Ханифа с ненавистью смотрела в сутулую спину мастера.
29
В штабе бригады, куда вызвали Фацбая, его встретил офицер генерального штаба. Он появился вместе с Христо. Поздоровались. Потом все трое сели на коней и молча выехали в степь. И когда скрылся из виду бивуак, офицер придержал коня и обратился к Фацбаю:
— Ты, говорят, уже один раз был в разведке?
— Так точно, ваше благородие!
— По-турецки лопотать где научился?
— Под Карсом.
— Христо — главный лазутчик,— офицер кивнул на болгарина.— Прямо отсюда он отправит тебя с надежным человеком в тайную разведку.
Фацбай не удивился неожиданному поручению, согласно кивнул.
— В сотню тебе возвращаться нельзя, начнутся расспросы нежелательные,— офицер переложил в другую руку поводок, конь навострил уши.— Слушайся его, как своего командира... Ну а теперь расстанемся. Дай бог удачи!
Разъехались: офицер ускакал в дивизию, а Христо и Фацбай держали путь к подножью Балкан. Фацбай ни о чем не спрашивал болгарина, Христо заговорил сам.
— В Виддине есть осетин,— Христо скосил взгляд на Фацбая, но лицо разведчика было непроницаемо, хотя слова болгарина взволновали.— Он много знает, и через него надо получить нужные сведения о планах турецкого командования,— продолжал Христо.— В городе есть наши люди, но встречаться с осетином не решаются... Тебе надо подумать, как завладеть его сердцем.
— Там подумаем, глазами надо посмотреть на него, может,' он окажется моим кровником,— уклончиво ответил Фацбай.
— Вон в той роще,— Христо кивнул вправо,— нас ждет человек, с которым ты пойдешь в Виддино. Он сам турок, а в городе у него брат живет.
Действительно, на опушке стоял тот, о котором говорил Христо. Они быстро приближались к нему. Сдержанно поздоровались. Турок сразу же, без стеснения оглядел Фацбая, задал ему несколько вопросов по-турецки и остался доволен.