За два столетия до конца
Шрифт:
– Спасибо, Харад, – у Мили потеплело на душе.
– Погнали отмечать? Я одно место на Восьмом Триале знаю – закачаешься. Даже два.
– Ну… ладно, – Милея решила, что не против завести себе союзника. – Погнали.
Когда кто-то произносил «Триал» или «столица», то имел ввиду вовсе не одну планету, а целых восемь.
По той же самой орбите, на которую природа поместила свой первый и единственный Триал, вокруг Сколлари вращалось еще семь.
По мере прирастания Империи, стало понятно, что одного Триала уже не хватает и,
Его скопировали с Первого с идеальной точностью вплоть до последней речушки. Единственным отличием новой планеты было то, что эмтэгры, не мудрствуя лукаво и не заморачиваясь с наклоном оси вращения, просто подвесили ее на орбиту «вверх ногами», чтобы синхронизировать ее сезонность с прототипом.
Потом появилось еще два. А через тысячу лет еще четыре. Здесь эмтэгры уже не гнались за идентичностью, а, скорее, подгоняли под нужды имперских ведомств, которые планировалось там расположить.
После создания последних четырех планет, Император Виденгор – дедушка нынешнего – сказал: «Хватит!», рассудив, что проще будет разжечь находящийся в пяти парсеках от Сколлари коричневый карлик и накидать планет на его орбиту, чем утрамбовывать столичную.
В Империи даже существовал так называемый «Департамент стабильности», который зорко следил за тем, чтобы система работала как часы, и немедленно пресекал малейшие перекосы в непростых гравитационных взаимоотношениях между Сколлари и расплодившимися Триалами.
Планеты систематизировали. На Триале Первом, помимо дворца Императора, располагались также дворцы его приближенных, шикарные отели для туристов, желавших обозреть, так сказать, в натуральном виде самую главную планету государства, специальные жилые комплексы, отведенные для постоянно аккредитованных журналистов из всех миров, ну и целый сонм других зданий и сооружений, прямо или косвенно относящихся к жизни монаршей особы и его окружения. Космопортов не было. Только стационарные переходы.
Второй Триал – «ратушу» – занимала администрация Империи. Третий ученые. Четвертый – с равной степенью прилипшими к нему названиями «ставка» и «бункер» – военщина. «Пятеркой» заведовало министерство культуры. Шестым – эмтэгры. Седьмым – «участком» – министерство внутренних дел. А Восьмой занимался обеспечением жизнедеятельности семи предыдущих. В народе Восьмой Триал именовался «подсобкой». Помимо складов тут была куча космопортов, трущоб, борделей и прочих заведений как сомнительной, так и не очень, репутации.
Милея первый раз в жизни была на Восьмом Триале. И он ей сразу понравился. На «восьмерке» была своя ни на что не похожая жизнь. Особенная. Рабочий народ, обслуживающий космопорты, перемежался с обнищавшими аристократами, мелкой административной сошкой,
Последние обитали на «подсобке» по принципиальным соображениям. Они доказывали друг другу, что даже если бы их позвали жить на Пятый Триал, где обретались все маститые и именитые деятели культуры Империи, то они ни за что бы не согласились. Таланты «от народа» относились к публике с «пятерки» со всем возможным презрением и считали ее представителей рафинированными снобами.
«Чтобы истинно творить – необходимо претерпевать беды и лишения, – так считали непризнанные гении от «подсобки». – В сытости искусство умирает, превращаясь в работу»
После того, как все приобщились к культуре эльфов, многие творческие существа из других рас скопировали их стиль и привнесли в него что-то новое, свое. Естественно, и для эльфов знакомство с наследием остальных народов не прошло даром. Их новые музыкальные произведения, художественные полотна, оперные либретто обрели новые грани звучания, иной колорит и во многом трансформировались.
В общем, с присоединением расы эльфов, культура и искусство стали целым мощным пластом становления цивилизации. С неимоверной быстротой в нем появлялись новые стили и направления, сочетающие в себе влияние культурного наследия нескольких народов. Музыкальных, художественных и иных течений было столько, что даже классифицировать их стало нелегкой задачей. Профессия культуролог стала одной из самых тяжелых в Империи, потому что разобраться во всех этих влияниях, направлениях и ответвлениях было практически невозможно.
Не имеющая, как правило, за душой ни гроша маргинальная творческая публика, число которой всегда высоко в культурной среде, и которой непременно нужна многочисленная аудитория, прочно обосновалась на Восьмом Триале. Здесь она разделилась по интересам. У каждой из групп было свое облюбованное заведение.
В одном из них, носящем странное название «Недоскакавшая лошадь», Милея со своим новым знакомым и однокурсником пришла отметить свое поступление в группу ВБМ.
Оказывается, в этом месте по субботам собирались поэты-декаденты и читали друг другу свои стихи. Еще Харад сказал, что широкую известность в узких кругах «лошадь» завоевала под названием «Пристанище унылых виршеистов».
Внимательно ознакомившись с меню, самым затрепанным и засаленным в Милеиной жизни, молодежь выбрала два по литру эля и жареные острые ребрышки гарма.
– Ну, за знакомство, – облапив одну из быстро появившихся на столе громадных кружек, произнес Зарк.
– За УВБМ, – чокнулась с ним Милея.
– За УВБМ, – согласился с ней Харад. – Ну? И как ты сюда попала?
Понимая, что речь идет вовсе не о питейном заведении, а об учебном, Милея начала свой незамысловатый рассказ, естественно, стыдливо опустив роль Сильды Блум и Великого Гаройна.