За дверью
Шрифт:
Бэкманн. Вы не должны на меня сердиться. Я только два дня как из Сибири. Два дня? Да, два!
Директор. Сибирь? Жуть, правда? Жуть. Да, война! Но эти очки – у Вас что, других нет?
Бэкманн. Хорошо хоть такие. Они – мое спасение. И другого спасенья – нет, то есть, других очков нет.
Директор. Что ж Вы, лапушка, сразу не озаботились?
Бэкманн. Где, в Сибири?
Директор. Ах, ну да. Эта дурацкая Сибирь! Видите,
Бэкманн. А мне даже не на что выменять у Вас хоть одну. Я сам чувствую себя таким чужим и таким нескладным. А со стороны это должно выглядеть идиотски, идиотски, но что же делать? Не могли бы Вы мне хоть какие-нибудь…
Директор. О чем это Вы, мой милый? Я не могу расстаться ни с одними. От очков зависят мои мысли, мои действия, мои настроения.
Бэкманн. Ну да, понимаю: мои тоже. И шнапс бывает не каждый день. А когда он кончается, жизнь становится как свиная щетина – жесткая, серая и никчемная. Но для сцены эти дурацкие очки вполне подойдут.
Директор. Это почему?
Бэкманн. Потому что забавно. Ведь люди помрут со смеху, когда увидят меня в таких очках. И потом еще – стрижка и шинель. И рожа – оцените мою рожу! Все это дико смешно, правда?
Директор (насторожился). Смешно? Это – смешно? Да у зрителей смех в горле застрянет, лапушка. У них волосы дыбом встанут от Вашего вида. Волосы дыбом от такого явления с того света. А публика, в конце концов, хочет искусства, хочет воспарить и наслаждаться и не желает видеть никаких окоченелых призраков. Нет, в таком виде Вас нельзя выпускать. Нечто гениальное, блистательное и радостное – вот что мы должны дать людям. Позитивное, позитивное, друг мой! Вспомните Гете! Вспомните Моцарта! Орлеанская дева, Рихард Вагнер, Шмелинг, Ширли Тампль!
Бэкманн. Против таких имен мне, конечно, нечего противопоставить. Я всего лишь Бэкманн. Уберите «Б» – вообще останется «экманн» – «бездельник».
Директор. Бэкманн? Бэкманн? Что-то не слыхал? Или Вы работали под псевдонимом?
Бэкманн. Нет, я только пришел. Я новичок.
Директор (совершенно меняя тон). Ах Вы новичок? Ну знаете, в жизни так не бывает. У Вас очень примитивный взгляд на вещи. Взять и просто прийти – так карьеру не делают. Вы же недооцениваете ответственности перед нами, предпринимателями. Выпустить новичка – это ж провал. Публике нужно имя.
Бэкманн. Гете, Шмелинг, Ширли Тампль или что-то такое, да?
Директор. Хотя бы. Но начинающий? Новенький, неизвестный? Сколько Вам лет?
Бэкманн. Двадцать пять.
Директор. Вот видите. Пусть-ка Вас еще жизнь поучит,молодой человек. Вы ж ее и не нюхали пока. Испытайте, почем фунт лиха. Что Вы делали до сих пор?
Бэкманн. Ничего. Воевал: голодал. Замерзал. Стрелял: воевал. И все.
Директор.
Бэкманн (до этого момента он был тих и спокоен, но теперь мало помалу выходит из себя). А где мне начать? Где? Должен хоть кто-то дать человеку шанс. Ведь начинающему надо где-то начать. И в России нас учила не жизнь, а металл, только металл. Жесткий, горячий, бездушный металл. Где нам было начинать? Где? Мы же и хотим теперь наконец-то начать! Умник!
Директор. Умника можете оставить себе. В конце концов, я никого в Сибирь не отправлял. Только не я.
Бэкманн. Не отправляли, никто нас не отправлял. Мы сами туда пошли. Все как один. И многие как один остались там. Под снегом, под песком. Вот у них был шанс, у тех, кто остался, у мертвых. А нам – нам негде начать. Негде.
Директор (смиренно). Что ж, будь по-вашему! Итак, начинайте. Прошу. Вставайте сюда. Начинайте. Да не тяните. Время – деньги. Ну, прошу. Будьте так любезны, начинайте. Я дарю Вам этот великий шанс. Вы большой везунчик. Я Вас внимательно слушаю. Оцените, молодой человек, оцените это, говорю Вам! Начинайте же, Бога ради. Прошу. Ну? Итак.
(Тихо звучит ксилофон, мелодия явно узнаваема.)
Бэкманн(скорее декламирует, чем поет, глухо, апатично, монотонно).
«Маленькая верная солдатка» В песенке все шито-крыто, гладко: «Темной ночью, милая, не спишь…» Как же! как же! Волосатый шиш! ПРИПЕВ: Эльба, Эльба, мутер Эльба! Эльба, мокрая река! Ты плевать хотела, Эльба, На солдатские рога! Я домой возвратился некстати: Меня жена с войны не дождалась, С типом каким-то на нашей кровати Она, точно голая степь разлеглась. ПРИПЕВ. Ночь коротка, спят облака… А я глажу, я глажу ладонью Незнакомой девицы бока. После тревог спит городок. Вдруг является муж на пороге, Потерявший одну из двух ног. Я теперь сам себе незнаком! Где жена? где постель? где мой дом? Жить зачем? Чего ради? Я бы был не в накладе, Позабывшись во сне, Но прилипла ко мне Эта песня о бл… Благоверной жене.(Ксилофон постепенно замолкает.)
Директор (испуганно). Неплохо, да, совсем неплохо. Очень резво. Для начинающего – очень резво. Но в целом, конечно, не хватает остроумия, молодой человек. Блеску маловато. Нужен известный лоск. Это, разумеется, еще никакая не поэзия. Нет нужного темпа, нет пикантности, скрытой эротики – именно для темы измены. Публику надо щекотать, а не щелкать по носу. Но для Вас, юноша, это очень даже резво. Недостает морали ижизненной мудрости, но, как я уже говорил, для новичка не так плохо! Правда, еще слишком открыто, слишком ясно…