За годом год
Шрифт:
Так попал Тимка к беспризорным. Раздобывал еду на рынках, отогревался на вокзале, спал где придется. Везло, когда был настойчивым и проворным. Мыкал горе, когда колебался и не хватало веры в себя. И постепенно укоренялось убеждение, что на свете все решает изворотливость и что она — мера цены твоей и твоих "корешов". Все хорошо, что хорошо сделано. И все плохо, что плохо кончается. А что будет завтра? Пусть об этом думают лошади — у них головы большие. Вместе с тем рождался азарт. А главное — независимость и свобода!
В "товариществе" были свои законы, и горе тому, кто нарушал их. Особенно безжалостно карали "ссучившихся". Но он нашел в себе решимость порвать со всем и уехал из Минска. Около полугода разъезжал по другим городам, нищенствовал, одурачивал доверчивых, соблазняя играть "в три листика". И лишь глубокой осенью попал в… детский дом. И получилось так, что рядом с образом Олечки он стал хранить в памяти и образ Вали.
Вчера, ложась спать, Тимка сказал своему закадычному рыжему дружку, кровать которого стояла рядом:
— Знаешь, Витя, кто нас отчитал в редакции? Верас. Помнишь, рассказывал? Завтра рвануть надо. С инициативой. Ты тоже поговори с хлопцами.
— Ладно, рванем, — согласился Виктор, натягивая на голову одеяло…
Тимка чувствовал, как неприятно дрожат руки и постепенно затекает спина. Хотелось разогнуться, распрямить плечи. Но он скорее дал бы себя распять, чем показал свою слабость.
Алексей выждал, когда паренек выбился из сил, подошел к нему. Было жалко его и в то же время обидно за себя. "За няньку поставили. Сгори ты, такая работа, огнем…"
Но, чтобы дать Тимке отдохнуть, Алексей, будто собираясь что-то показать, взял из его рук кельму и сразу наметанным глазом заметил, что последние ряды кладки искривлены, а раствор до краев заполняет пазы в наружном ряду.
— А ну, проверь ватерпасом, — оскорбленный, велел он.
Тимка взял рейку с ватерпасом, приложил к стене и чуть не выпустил. Три верхних ряда нависали над нижними.
— А пазы где? — уже обрушился на него Алексей. — Разобрать, неумека!
Остальные ребята тоже прекратили работу и стала прислушиваться.
Откуда-то прямо перед Алексеем вырос Виктор, взъерошенный, смешной в своем самоотверженном желании защищать товарища. Он со сжатыми кулаками остановился перед бригадиром, готовый и заплакать и броситься в драку. В его рыжеватых глазах полыхало отчаяние. Веснушчатое лицо угрожающе посерело.
— Вы не кричите! — сказал он. И оттого, что горло перехватила спазма, голос у Виктора сорвался. Он даже поднялся на цыпочки. — Вы не имеете права! Что он отлынивал? Надуть хотел? Или нарочно так сделал? Чего ты молчишь, Тима? Скажи ему.
Их
— Нехай по-твоему будет. Только ты сам на меня не кричи. Лучше помоги разобрать.
Воинственность Виктора мгновенно погасла. Он переступил с ноги на ногу, шмыгнул носом и пригладил рукою свои огнисто-рыжие волосы.
В этот момент Алексей увидел жену с Валей, которые, улыбаясь, поднимались на подмостки.
Он взглянул на оторопевшего Тимку, Виктора, о чем-то шепотом спрашивающего своего друга, и, нахмуренный, пошел навстречу. "Чего это она? — злой от смущения, подумал про Зосю. — Этого еще не хватало! Неужели и тут начнет учить?"
— А хорошо здесь у вас. Весь город, как с парохода, виден, — обвела рукой Валя, удивленная, однако, отчужденностью и враждебностью Алексея. — Говорят, у тебя тут целый учебный комбинат. Правда?
Алексей уже знал, как гасить корреспондентское любопытство и энтузиазм.
— Это кто-то по злобе наговорил, демонстративно не замечая Зоси, ответил он. — Мы, кроме брака, пока делать ничего не умеем. Вон, коли ласка, полюбуйся на мороку. Все верхние ряды разбирать придется. — И чтобы окончательно ошеломить Валю, отрезал:
— А ну, молодцы, починай!.. А ты, Зось, чего?
— Валю встретила и ребят твоих заодно пришла посмотреть. Может, помогу чем.
— У них сейчас не твоя наука, — отвернулся от нее Алексей и опять крикнул. — Починай, говорю!
Ребята не шевельнулись. Тимка стоял понуро, с безвольно опущенными руками, готовый провалиться, И только упрямая гримаса, застывшая на лице, выдавала, какой огонь бушует в нем.
— Чего ты так с ними? — осторожно спросила Валя. — Ну, чего? Я ведь все равно понимаю, что это бунт. Давай лучше рассказывай.
— Я же тебе сказал: мы, кроме как брак давать, мало в чем понаторели. Да и тебе не стоит тут особо задерживаться. Алешка говорит, даже Юркевича на мушку взял…
— Не упрямься, Леша!
— Что значит "не упрямься"? А?
Но его упорство уже шло на убыль. Алексей взглянул на ребят, и Валя заметила, как подобрели его глаза. Тимка тоже почувствовал это. Он вскинул голову, словно отбрасывая назад волосы, взял лопату и подковырнул верхний ряд.
Часть четвертая
Глава первая
Зима началась звонкими морозными утренниками.