За годом год

Карпов Владимир Васильевич

Предложение обескуражило Сымона, но он не подал виду, даже притворился, что не понимает скрытого во всем этом смысла.

— Ну что ж, можно, поконаемся, — согласился он. — Говорите, мне с мастерком и соколом, Василию с ковшом и другими причиндалами, а этому…

— Зуеву, — подсказал Кухта, понимая, что Сымон умышленно забыл фамилию третьего.

— А… Зуеву с растворометом? Ну что ж, давайте! Интересный спектакль получится. — И вдруг, чтоб тревожился не только он сам, спросил. — А что, Павел Игнатович, если я в победители выйду? Я же, ей-богу, постараюсь. Возьму и выйду. И по количеству и по качеству.

Что тогда? Мы ведь тоже с норовом.

Как и угадал Сымон, Кухта о таком варианте не думал и немного смутился.

Соревнование должно было проходить в здании школы, в будущих классах. В коридоре уже собралось человек двадцать. Они стояли компаниями около широких окон и что-то оживленно обсуждали. В самой большой группе Алексей заметил Сымона. Тот полусидел на подоконнике и внимательно слушал, что ему говорили.

— Наше вам!.. Все готово? — подходя, спросил Алексей.

Перед ним расступились.

— А как же! Вот, погляди, — Сымон показал свои руки. Сделал это с вызовом, как бы мстя ка всякий случай за возможное поражение.

— Дядька скажет! — засмеялись вокруг.

— Будь уверен!

— А куда, дядька Сымон, мотор подключать будем?

Алексей волновался чуть ли не больше самого Сымона. Правда, он сердился на старика за его упорство, что поставил под такой риск достоинство и авторитет мастера. И все же победы желал только ему.

Сымон сидел с опущенными плечами, немного ссутуленный, положив на колени сильные, еще не старые руки. Свет не падал на его озабоченное лицо. Но Алексею казалось, оно озарено. Он даже удивился: как раньше не обращал внимания на эти большие, умные глаза, на правильные, выразительные, как на гравюре, черты лица?

— Начнем, — сказал Кухта, взглянув под рукав, на часы.

Сымон соскочил с подоконника, неизвестно для чего отряхнул брюки и пошел в "свой класс". За ним тронулись остальные. Походка старика опять показалась Алексею почти незнакомой: ступал он твердо, как ходят очень сильные люди, как ходил сам Алексей.

Донесся звонкий удар о рельс. Один, второй, третий.

— Ни пуха ни пера, — пожелал Кухта.

— Иди к черту, — буркнул довольный Сымон, влез на подмостки и взял мастерок.

Легким, красивым движением он кинул на стену первую лопатку раствора, потом вторую и весь отдался работе. Алексею было приятно смотреть на него, и он на какой-то момент забыл, что в соседних "классах" работают соперники. А вспомнив, незаметно пошел туда.

Штукатур, работавший ковшом, был коренастый, широкоплечий здоровяк. Одетый в комбинезон, он показался Алексею грузноватым, неповоротливым. Зачерпнув из ящика раствор и вроде замахнувшись, он подносил к стене ковш и поворачивал его. Потом, сразу же немного отнеся в сторону, словно коснувшись чего-то горячего, отдергивал руку, и раствор послушно ложился на стену. Но в этом неторопливом, размеренном ритме Алексей и почувствовал угрозу. "Туго придется старому", — подумал Алексей и, не удержавшись, пошел взглянуть на Зуева, которого тоже почти не знал.

Зрителей здесь толпилось больше, чем у остальных "классов". Задние, стоявшие далеко от раскрытой двери, вытягивали шеи и поднимались на цыпочки. Но Алексей, который был на голову выше других, сразу увидел Зуева. В новом комбинезоне, подогнанном по фигуре, брезентовых

рукавицах, в кепке, надетой козырьком назад, в защитных очках, как маска закрывавших его лицо, Зуев напоминал мотоциклиста-гонщика. Это впечатление усиливалось еще тем, что растворомет вздрагивал и дрожание передавалось рукам. Раствор с силой, как вода из брандспойта, вырывался из растворомета и ложился на стену. Зуев, уверенно водя им, то наступал, то делал короткий шаг назад. Это была простая операция. В ней не было легкой, почти артистической красоты, как у Сымона, не было и строгой ритмичности, как в работе штукатура с ковшом. И все-таки она овладела вниманием присутствующих. Почти каждый раньше встречался с Зуевым — малозаметным, застенчивым мужчиной. А вот стал он на помосте, слегка расставил ноги, взял в руки растворомет и сразу показался сильнее. И это теперь уже был не Зуев, а богатырь, которому многое по плечу.

— Ну как? — услышал Алексей у самого уха насмешливый голос Кухты.

— Неплохо, — похвалил Алексей. — А будь растворомет полегче, было бы совсем лафа. Видно, надо, чтобы раствор тоже подавался по шлангу.

— Правильно, — подтвердил Кухта. — Инженеры колдуют и над этим.

С недобрым, раздвоенным чувством вернулся Алексей к двери "класса", где работал Сымон. Но старик творил чудеса.

Грунт уже был нанесен на половину стены, и Сымон разравнивал его правилом. Как казалось со стороны, делал он это безо всякого напряжения, красиво проводя замысловатые зигзаги то снизу вверх, то слева направо. Под правилом будто проступала влага, грунт темнел, но быстро опять серел, высыхая…

Так проходил Алекрей от двери до двери несколько часов, восхищаясь Сымоном, жалея его и уже не зная, за кого он больше болеет… Когда же Сымон первым вышел из "класса", когда его окружили и посрамленный Кухта стал поздравлять, Алексей почти не обрадовался, хотя облапил старика и поцеловал. Было что-то несправедливое в этой победе и потому обидное. От нее выигрывал только Сымон, только он один. Даже больше — она вредила делу: за нее, как за щит, могли прятаться зубоскалы и нерадивые. И потому, когда Алексей пошел провожать старика домой, он не выдержал:

— Кухте не следовало бы вас ставить по одному. Кто теперь так работает?

— Что, недоволен? Крутишь? — ухмыльнулся Сымон.

— Нет, почему… Но ежели б работали бригадами, получилось бы иначе…

Он ждал, что старик осерчает, вскипит, но тот только устало отвернулся и промолчал, — видимо, и сам думал о чем-то невеселом. Шел он будто нехотя, отставал, и Алексею приходилось часто замедлять шаги. В трамвае же, сев на скамью, неожиданно вернулся к начатому разговору и, виновато отводя глаза, сказал:

— Ты погоди маленько, Лексей, это еще не все…

Тетка Антя, встретившая их у калитки, помогла Сымону в передней снять пиджак, налила в рукомойник воды и тут же принялась разжигать примус. Примус мгновенно зашипел, и, прислушиваясь к его привычному, домашнему шипению, Сымон только теперь закончил свою мысль:

— Пойду, Лексей, к фабзайцам. Каюк. Буду учить… Мы и на такие заработки проживем. Моя умеет. Не привыкать… Так что позвони Кухте и передай ему, что завтра я, мабыть, не смогу выйти на работу: руки и спина болят. И с премией пускай повременит. Отказываюсь я…