За голубым порогом
Шрифт:
Надо сказать, что, несмотря на довольно частые визиты на косу, количество гребешков оставалось примерно таким же. Это можно объяснить только тем, что на место собранных моллюсков прикочевывали новые.
По другую сторону рыбокомбината за последним домом поселка был такой же плоский берег, как и у гребешкового поля, такие же огороды и дорога. Но здесь были не гребешки,
а устрицы. Прибрежный устричник занимал обширную отмель. Сколько ни отплывай от берега, глубина всюду была метра полтора. Скалистое дно все густо усажено небольшими устрицами, местами образующими сплошной белый ковер.
Устрицы прикреплялись ко дну в слегка наклонном или вертикальном положении, напоминая сборчатые, шелковистые веера.
Тут надо было плавать с некоторой осторожностью,
На устричнике нас почти всегда сопровождали мелкие тетродоны, собаки-рыбы. Для краткости мы называли их по-японски — фугу. Не знаю, что их так привлекало. Возможно, надежда поживиться, когда мы переворачивали камни или отбивали щетки устриц в поисках беспозвоночных.
Эти небольшие, сантиметров десяти-пятнадцати длиной, головастые рыбки формой тела и оскалом белоснежных зубов были очень похожи на тех крупных темно-серых фугу, которые так часто встречались в приловах, но окраска у них была другая. Спина и бока были испещрены светлыми пятнышками по коричневому фону, а за грудными плавниками и у основания спинных виднелись черные кляксы. Лимонно-желтая полоса отделяла белое брюхо от пестрых боков.
Сверкая оранжевыми глазами, фугу быстро описывали круги у самого дна, ловко избегая соприкосновения с острыми раковинами. Они вертелись рядом с нами и, казалось, были совершенно уверены в своей безопасности. Естественно, что я с жаром кинулась их фотографировать. Но это оказалось нелегким делом. Я «стреляла» на вскидку, ведя аппаратом за стремительно плывущими рыбами, надеясь, скорее, на счастливый случай, чем на свое умение. И на большинстве фотографий оказались смазанными или рыбы, или фон. Кроме того, на всех фотографиях рыбы очень мелки по масштабу, так как снимать их приходилось широкоугольником. Объектив с фокусным расстоянием в 50 миллиметров требует более тщательной наводки на резкость, что было невозможно при такой лихорадочной съемке.
В этом случае проще делать зарисовки. Для этого надо неподвижно лежать на воде, держа наготове пластмассовую дощечку и карандаш, и внимательно смотреть, когда рыбы с молниеносной быстротой пролетают мимо. Они сейчас же скрываются из поля зрения, описывая круг за вашей спиной. Можно вертеться волчком, не спуская с них глаз, но так как их несколько, то та или иная всегда будет перед вами. А похожи они друг на друга, как две капли воды.
Если пройти немного по берегу, а потом отплыть на полусотню метров, попадаешь в заросли зостеры. Здесь я опять встретила чилимов, таких же юрких и неуловимых, как в «Рисовой бухточке».
Забегая вперед, расскажу, как мне наконец удалось обмануть бдительных рачков.
На рыбокомбинате есть ловцы чилимов — чилимшики. Выйдя с ними на лов, я приметила, что в ловушки-верши — они кладут приманку, тухловатую рыбу. Идея приманки как-то не возникала у меня до этого. Что ж, попробуем и такой способ.
Когда я привязывала скользкую, одуряюще пахнущую камбалу к камню, Герман и Юра стояли в стороне и подавали советы. Пришлось бросить в них запасной камбалкой, немного перележавшей на солнце и поэтому ставшей слишком рыхлой, чтобы ее можно было привязать к чему-нибудь. После этого мои товарищи несколько угомонились. Рыба, привязанная к камню, была положена у зарослей зостеры и на некоторое время оставлена там, чтобы источать вкусные запахи и привлекать чилимов.
Часа через три я поплыла к приманке. Еще издали в прозрачной воде видны были зеленоватые тела, кишевшие у дна. Большой пучок зостеры послужил прикрытием, за которым я нырнула вниз. Наконец-то снимок был сделан! Правда, на пленку попалось только три чилима, а остальные успели-таки удрать, но я была рада и этому.
На фотографии получилась загадочная картина, вроде тех, которые когда-то любили помещать в детских журналах: «найдите, где заяц» или «где охотник»? Дело в том, что третий чилим успел принять
Чилимов, добываемых ловцами, варят на комбинате в кипящей воде. Мы часто покупали на складе этих необычайно вкусных рачков — пожалуй, самый изысканный деликатес, который может предложить Японское море.
Вечерами мы часто собираемся в хижине-лаборатории наших друзей.
Бледнолицый Слава, руководитель этой научной группы, после работы сбрасывает с себя искусственную серьезность, в которую он облечен с утра, и становится самим собой — веселым и остроумным собеседником. Он очень нескладен. Все его жесты чуть-чуть неточны, и если Слава ставит на стол стакан, то обычно немного промахивается. Мы все это знаем и стараемся подхватить летящий на пол хрупкий предмет. Ножки табуреток, углы ящиков и косяки дверей, кажется, находятся в постоянной заботе, как бы зацепить Славу за ногу или толкнуть посильнее. Если Слава снимает чайник с электроплитки, все сидящие рядом в панике кидаются от него, потому что сейчас из носа чайника польется струйка кипятка. И этот нескладный, немного нелепый и рассеянный парень удивительным образом преображается, когда занимается любимой работой. Сосредоточенный человек со скупыми и точными движениями совершенно не похож на того Славу, каким мы его видим на наших вечерних посиделках.
Два студента — Володя и Миша, — помогающие Славе в его работе, стараются подражать ему в наигранной серьезности. Но им еще трудно выдержать характер. Иногда с треском распахивается дверь хижины, и на улицу выкатывается клубок переплетенных борцов. Они упоенно возятся, как щенята, давая выход накопившейся энергии. Студенты редко могут принять участие в наших экскурсиях. Слава загрузил их работой до предела. Скоро они уедут, и в эти последние дни им не до прогулок.
Лида распоряжается несложным хозяйством своей группы. По ее команде мы организуем импровизированный ужин. Варятся мантии кальмаров, принесенных в жертву науке в этот день. Но этого любимого всеми кушанья всегда слишком мало. Кальмары, служащие подопытным материалом и для другой группы ученых, попадаются в ставной невод значительно реже, чем в начале и середине лета. Нам достается штук пять или шесть, то есть граммов триста мяса. Если в конце дня кто-нибудь сбегал на косу за гребешками, то варятся и они. Если же гребешки были принесены утром, к вечеру, разумеется, уже ничего не остается. Тогда мы бросаем жребий, кому идти на пирс после возвращения сейнеров с лова.
На высоких уличных столбах горят редкие фонари. От их ослепительно яркого света еще темнее кажется ночь. Идешь по широкой дороге, где знакома каждая ямка. Из никогда не умолкающего громкоговорителя на площади доносится музыка, и кажется, что в такт с ней кружатся облака ночных бабочек вокруг электрических солнц.
В темноте мелькают бесшумные тени кошек. Изредка зловещим зеленым огнем вспыхивают их глаза. Кошек в поселке у рыбокомбината великое множество. Многие из них не имеют хозяев и питаются всякими отбросами. Каким-то образом два котенка прижились в хижине. Их зовут Анод и Катод, сокращенно Аня и Катя. Им нравится спать на трансформаторе, и мне кажется, рано или поздно эта любовь к электрическим приборам кончится для них печально.
Вот и проходная. Сюда налетела масса бабочек, привлеченных сиянием белоснежных стен, освещенных сильными лампами. Николай каждый вечер собирает здесь богатый урожай.
На территории рыбокомбината в деревянном павильоне московских ученых горит свет. Через широкие окна виден длинный стол. Здесь тоже закончили работу и теперь ужинают. В отличие от нашей компании, сотрудники этой научной группы более консервативны и не употребляют в пищу ни кальмаров, ни гребешков, довольствуясь обычными продуктами.