За грань. Инструкция по работе с вампирами
Шрифт:
Вдруг впереди между совершенно одинаковых деревьев я заметила чью-то фигуру. Человек тоже бежал, полы его пиджака развивались от сильного ветра и бега. Я кричала ему, просила подождать, но он будто не слышал. Тогда я ускорила темп, не замечая боли и усталости. Когда мы оказались в странной рощице с черной травой и кустами, мужчина остановился и резко обернулся.
— Папа? — боль сдавила сердце.
Да, это был он. Такой, каким я его помнила с детства. Высокий, улыбчивый мужчина с вечно спутанными темными кудрями. Он распростер свои объятия, и я влетела в них, не сбавляя хода. И вот я снова маленькая
— Право же, дьяволенок, перестань дрожать, — голос его ни сколь не изменился, все такой же ласковый и бархатистый.
Он даже назвал меня дьяволенок — прозвище, которое он дал мне в пять лет, когда я умудрилась разнести деревянным мечом половину домашней керамики, заигравшись в рыцаря. Отец умер так внезапно, что это надолго заставило меня онеметь. Помню, я смотрела на его гроб и злилась, что он не смог выжить. Будто предал всю мою веру в него. Злость прожигала и отбирала все слова.
— Я не попрощалась, — всхлипнула я, утыкаясь носом в темно-синюю рубашку на его груди.
— Соня, я же говорил тебе, что эмоции — глупость для детей, разве ты уже не взрослая девочка? — от тона отца мне сделалось не по себе. Он говорил так…раздраженно.
Я подняла глаза и вместо леса и звездного неба увидела вокруг салон автомобиля. Он морщил нос, держась за руль. Мы больше не обнимались.
— Разбудишь свою сестру. Разве ты хочешь, чтобы она начала плакать? Дай ей выспаться, старшая.
Я повернула голову в сторону, заметив, что сижу на заднем сидении, а рядом, свернувшись в клубочек лежала моя двухлетняя сестренка Элис, унаследовавшая от папы такой же темный оттенок волос и легкие кудри.
— Куда ты нас везешь?
— Разве имеет значение, дьяволенок? Мы путешествуем вместе, будем кушать вкусную еду, покатаемся на аттракционах, но это после того, как заедем к папе на работу.
— В старую церковь? — почему-то обрадовалась я.
— Ага, а если будешь вести себя хорошо, то я куплю вам с Элис по большому шоколадному рожку. И это будет наш секрет, хорошо?
Картинка мгновенно переменилась и последние слова папа говорил уже в каком-то полуподвальном помещении. Вокруг зеленоватые влажные камни, лампа наверху ослепляла меня, а самый родной человек водил по мне кисточкой, отчего было щекотно, и я иногда смеялась. Я чуть приподнимаю голову и вижу, как он рисует на моем животе какие-то кроваво-красные каракули. Как только он отрывал кисть, они сразу пропадали, будто впитываясь.
— Какие странные штуки, — сказала я, завороженно глядя на исчезающие рисунки.
— Руническая магия вообще странная сама по себе, — хмыкнул он. — Твой вампир тоже ей пользуется иногда, но, увы, он далеко не такой специалист, как я.
Я подумала о Стрэнде. Не этим ли он защищал свой дом от непрошенных гостей? Он упоминал что-то про некие охранные чары и по периметру офиса. Могли ли это быть руны?
— Ты защищаешь меня? — улыбнулась я папе.
Он улыбнулся, но ничего не ответил. Я была уверена, что он делает мне добро. Неужели папа что-то знал о вампирах задолго до моего знакомства с Йоаном? Может, он на самом деле хотел защитить меня и Элис от воздействия? Вдруг он знал, что
— До поры до времени, — странно тихо проговорил отец и я взглянула на его лицо.
В следующий миг я закричала. Его лицо было размазано в кашу, будто кто-то долго бил его бейсбольной битой или что-то вроде того. На нем не было живого места. Все лицо — сплошной окровавленный кусок мяса. Нижняя челюсть изломана, зубы перемешались с плотью и белыми жемчужинами украшали все, что когда-то было лицом. Нос вбит глубоко в череп, кожа сдернута, открывая мышцы и лишь глаза. Прекрасные, цвета свежей травы осмысленно смотрели на меня.
— Уже скоро, — искаженно прошипел он и меня понесло куда-то, реальность будто вода выталкивала меня в другое место.
И вновь, я оказалась в странном огромном помещении с отполированным до блеска каменным полом. Видела свое отражение в серой тверди и безумно оглядывалась, ожидая вновь увидеть, как чудища, сотканные из тьмы и тумана, проводят свои извращенные, ужасные эксперименты над людьми. Но на этот раз зал, который никто и никогда не видел был пуст. Лишь липкий белый туман стелился по полу, все больше окутывая мои щиколотки.
Я немного прошлась, двигаясь к тому месту, откуда обычно наблюдала за монстрами. Мои шаги глухо раздавались в той полутьме, куда я угодила. Тишина, спокойствие и больше ничего.
Туман густел у моих ног, сворачивался и, к моему ужасу становился будто бы разумным. Я вновь побежала со всех ног, почему-то уверенная, что скоро выбегу все в тот же заснеженный лес с одинаковыми деревьями и сон пойдет по кругу.
Нет, этого не случится.
Белое молоко тумана начало смешиваться с тьмой. Передо мной резко возник тот самый монстр, пытавший людей во всех моих кошмарах. Его бездонные черные провалы, которые были его глазами, с безразличием вечности взирали на меня. Я была всего лишь еще одним человеком. Никем.
Он схватил меня неожиданно плотными и сильными конечностями и взвыл расщепленным на сотню других голосом.
Я в ужасе вторила ему, ощущая, как по щекам текут слезы осознания неминуемой смерти. Тьма прожигала меня, вены горели, мышцы сокращались и не было спасения. На этот раз меня поймали и должны были довести все до конца. Что хуже, я поняла — это всего лишь половина желания твари. Вторая половина находилась далеко от меня, в тысячах миль. В Сиэтле. Ему нужна была Элис.
— Пусти, — взревела я в агонии, понимая, что эта же участь может ждать и мою маленькую невинную сестренку. — Нет, хватит!
Я ощутила, как что-то мелкой щекоткой бежит по моему телу, змеится и проступает на коже. Монстр замер. Вечность перестала меня поглощать, несмотря на это боль все еще сводила с ума, я извивалась в чужих крепких руках, вопила и боролась.
— Отстань! Не надо! — я потеряла голову настолько, что сама решилась напасть.
Я вонзила в то место, где у монстра предполагалась голова ногти и сжала с силой, желая выцарапать хотя бы кусок безразличной вечной темноты.
— Бл*дь, Мэйер, какого хера? — выругалась тьма, перехватывая мои руки. — Успокойся, мать твою!