За границами легенд

Свительская Елена Юрьевна

— Рён, ты чего? — у порога возник испуганный Нэл, который то ли не ушёл далеко, то ли, заслышав шум, обратно быстро очень прибежал.

— Отстань! Тебе же всё равно! Тебе же наплевать на меня!

— Ты… ты чего… Зарезаться хочешь?!

— Нет! Уйди!

— А тогда чего? Ты чего их горшок разбила? Злишься на меня? Так злись на меня, но не обижай цветы.

— Нет… — всхлипнула.

— А чего тогда?

Мне было страшно вот как-то сразу… И я почему-то ему рассказала. Что говорят, что у девушек сначала над дыркой что-то есть. А потом

рвётся, когда был мужчина. А я сама себе порву, осколком или пальцем — и скажу, что у меня уже был мужчина… есть… любимый… И пусть чтоб пропали они там все пропадом! Пусть они там катятся куда хотят! Я больше замуж выходить не буду! Я больше с мужчинами в одну постель ложиться не буду! Хватит с меня мук!

Нэл быстро подошёл ко мне, обнял, к себе прижал.

— Рён, не занимайся ерундой!

— А вдруг тогда они от меня отстанут?

— А вдруг ты себе порежешь чего-нибудь ещё?

— А пусть! Возьму и за Грань уйду. И они меня там не достааанут! Меня там обижать никто не будет!

— А если и там будут?..

От предположенья, что и за Гранью что-то может быть, и что и там меня достанут, мне поплохело. Этот гад разбил мою последнюю надежду.

— Рён… Зарёна… — Нэл меня по голове погладил, — Выкинь ты этот осколок, что у тебя в руке. Я скажу, что всё у нас было. Я надеюсь, что проверять не будут. И если твой отец разозлится, то пусть за это бьёт или убьёт меня. Скажу, что это я всё начал и задумал.

— А если будут? Если будут проверять? Вот у нас в деревне на простыни после первой ночи смотрели. Есть там кровь или нет.

— Давай мы меня этим осколком порежем — и размажем по кровати мою кровь? Чтоб поверили? И мол, я твой муж — и чтоб тебя больше не трогали?

— А если они отличат твою кровь от моей?

Мужчина вздохнул. Потом твёрдо сказал:

— Тогда отдай мне осколок. Я тебя осторожно уколю. Меня учили, в какие части тела бить, чтобы убить, а в какие, чтоб просто ранить. Есть места, где можно немного крови пустить без особого вреда.

— Ну, давай… — тихо сказала я. И осколок ему всё-таки отдала.

— Дай твою ладонь.

Протянула правую и левую. Он меня выпустил. Поцеловал мои ладони. Правую и левую. Нежно. И мне сколько-то приятно от этого стало. Сплюнул на осколок, о простынь его протёр, чтоб земли на нём не было. Опять мои руки поцеловал. И осторожно кольнул меня самым острым краем в палец. Выползла капля моей крови. Нэл вдруг поцеловал меня в губы, быстро.

— Ну, давай. Мажь тогда простыню. Я не знаю, сколько надо.

— И я не знаю. Я только слышала, как люди говорили.

Мужчина улыбнулся. Устало.

— Горе ты моё луковое!

— Боль я твоя головная, а не горе луковое.

— Как хочешь, — эльф меня снова обнял. Прижался щекой к моей щеке, — И чего ты столько всего слушала да подслушивала?

— А скучно было, — вздохнула.

Мужчина зевнул. И снова смутился.

— Ладно, я тогда намажу кровью постель — и пойдём спать.

— Что, на одной кровати вдвоём? — снова испугался.

Бедолага…

Я его так сильно довела своим напором? Или ему больно было смотреть на мою истерику, и он боится, что я заплачу снова? Вот найду повод и заплачу. Но я ж не истеричка!

— Полежим рядом, чтоб поверили, будто ты теперь стал моим мужем.

— А что, у людей такая свадьба? Легли — и всё?

— Сначала едят, пьют, танцуют толпой… Нет, сначала при всех объявляют, что она выбрала его своим мужем, а он её — своей женой, — зевнула уже сама.

— Поедим тогда и объявим завтра. Если ты, конечно, всё ещё хочешь, чтобы я был твоим мужем.

Он всё-таки вернулся, всё-таки волновался за меня.

— Наверное, всё ещё хочу.

Нэл, улыбнувшись тепло, меня легонько погладил по щеке костяшками пальцев.

— Завтра тогда ещё подумаешь. Серьёзно. На выспавшуюся голову.

— Ладно, завтра тогда…

Крови моей на простыню наляпала. В одеяло завернулась, легла. Он лёг без одеяла и с другой стороны кровати. И сам без подушки.

— Ты чего без подушки спишь?

— А ты чего?

— Не привыкла.

— И я не привык. Часто спал на земле.

— А ты это… — смутилась вдруг.

— Что?

— Дай мне мою ночную рубашку. Я её одену. Я смущаюсь так.

— А я тебя уже видел, — Нэл улыбнулся, — Без всего.

От подушки он увернулся — и та улетела на пол.

Но ночную рубашку друг мне всё-таки нашёл и подал. И сел на другой край кровати, спиной ко мне. Я оделась. И как-то уже стало поспокойнее. Вроде. Залезла под одеяло. Он опять пристроился на краю без всего.

Чуть погодя уточнила:

— Тебе там не холодно?

— Ничего. Я привык спать в тяжёлых условиях, — зевнул.

— Ну, всё-таки… На тебе тоже одеяло. Оно большое. Тебе тоже хватит.

Чуть помедлив, сказал:

— Спасибо, — и тоже забрался под одеяло.

Вдвоём когда лежали, одеяла стало не хватать. Так что пришлось лежать поближе.

Лежали и молчали. Он вроде заснул. А я не спала.

Как-то оно… глупо всё получилось. Неинтересно. И некрасиво.

Шмыгнула носом. Невольно.

Нэл вдруг оказался рядом, осторожно обнял меня со спины, уткнулся лицом мне в волосы:

— Прости, что я такой, — виновато сказал, — Прости, что я не сумел тебя защитить! Что они тебя мучают своими идеями о наследнике, когда ты того ещё не хочешь. И что я и приласкать тебя толком не умею. Я ещё научусь. Если позволишь.

Мы так полежали какое-то время. Молча. И как-то было тепло рядом с ним. И даже вроде уютно. Хорошо… А ещё он сам расстроился, что ничего у нас не получилось Но, по-моему, он всё время искренно переживал, когда у меня было что-то не то. Насчёт большинства других остроухих я сомневалась, но ему было не всё равно, что в моей жизни происходило.

И тут я поняла.

Даже если ничего особого и не случилось, мне просто спокойно быть с ним рядом. А иногда ещё и уютно, и тепло. И мне, в общем-то, нравится, когда он меня обнимает!