За границами легенд
Шрифт:
И в наступившей зловещей, жуткой тишине слышно было даже как хрустит в лесу неподалёку ветка под чьей-то ногой, лёгкой.
И… и как-то очень ярко вдруг прозвучал голос. Мужской, молодой:
— А мне бы хоть раз подняться в небеса! И ощутить прикосновенье ветра…
В такой миг кто-то неподалёку шёл и пел! Пел какую-то хрень. Даже не понимая, что тут начинается рядом. Какая заваруха.
— Счас взлетит! — тихо проворчал Мишур, — Клочками над лесом. Во придурок! Что он тут забыл, почти у самых гор?
А Акар… его руки упали вдруг вдоль тела. Задрожали.
А
А мне бы хоть раз подняться в небеса
И ощутить прикосновенье ветра,
Увидеть сверху реки, поля и леса
И раствориться в бездонной яме!
Акар резко развернулся, смотря не на своих врагов, а на лес.
А голос плыл по лесу, разливался по округе. Красивый голос, звонкий, молодой:
Какие чувства в душе горят,
Когда вокруг простирается небо?
Какие на вкус облака внутри?
Мечты мои мне дороже хлеба!
По щеке Акара вдруг сползла одинокая слезинка.
А голос плыл, его отвлекая:
Но я, увы, родилась бескрылой!
И все говорят, что мне не летать!
Как больно от жизни моей постылой!
И от отчаяния я вообще не жива…
Вторая слеза покатилась по щеке полукровки. Он недоумённо стёр её, смотря на свои мокрые пальцы.
А голос певца плыл над лесом, плыл над равниною:
И странное чувство потери со мною:
Оно преследует меня по пятам.
Есть тот, кто бы поднял меня над землёю!
Он где-то ходит. Он где-то там…
Акар задрожал. И вообще вдруг расплакался.
О, брат, крылатым ты смог родиться!
Задрожал Мишур. Вздрогнул седовласый Старейшина.
А голос менестреля, громкий, звонкий, отчаянный лился над притихшей землёй:
И небо привычно тебе, как мне — земля.
С тобою мне ль суждено увидеться?
И знаешь ли, что здесь тебя ждёт сестра?..
— Киё… —
А голос молодого менестреля вдруг смолк. И Акар вдруг, забыв про врагов, про свои планы, про то, что поворачиваясь к ним так, подставляет спину, вдруг подпрыгнул — на миг становясь крылатым ящером — вылетая из двух вражеских колец. Приземлился за ними, ближе к лесу. И кинулся туда, к тому певцу.
Киёра… Это она брату своему весточку подала? Просто через песню? Через простую песню? Незатейливую. Но он понял!
Огненная струя полетела ему вслед.
И разбилась о вращающую секиру. Мишур встал между воинами и полукровкой.
Убрал атаку, руки с ногтями, превратившимися в когти, сжал умоляюще по бокам от древка секиры.
— Пусть идёт, — попросил умоляюще, — Оставьте его, хоть раз!
— Но он… дома… — Старейшина седовласый на нас с Нэлом покосился и осёкся.
— Пусть идёт! — Мишур вдруг на колени опустился, секиру на землю перед собой положил, — Если хотите, в этот раз я заплачу своей жизнью за него! За его ошибку позвольте заплатить мне!
— Пусть идёт! — вдруг сказал хрипло один из эльфов, — Это же… История, какой ещё не было! Большую битву смогли предотвратить одной только песней! Какую красивую поэму можно сложить об этом! И какие необыкновенные легенды!
— Не песня, — мрачно проворчал Мишур, — Не песня смогла предотватить эту битву, — когтистым ногтем указал на лес, где уже скрылся, певца разыскивая, полудракон: тот, по-видимому, поглощённый одной только мыслью, своей новой надеждой обрести свою Киё, встретить хоть раз, хотя бы только раз встретить её, уже не замечал и не слышал нас. Будто нас уже и не было, — Это их любовь. Их связь. Связь брата и сестры. Это она подсказала девочке спеть песню. Это она подсказала мальчишке, что в песне звучит зов для него.
— Так что же… делать? — Старейшина седовласый озадаченно посмотрел на своих.
— А я… — Син начал растерянно и осёкся.
И все растерянно посмотрели на него.
— Чего? — спросил наконец Мишур, который первым не выдержал тишины.
— Я уже не вижу его магический след, — эльф указал рукой на лес, — Будто и нет его.
Драконы посмотрели туда. И начали кто бледнеть, а кто — хмуриться.
— Мир стёр его след, — озадаченно сказал какой-то дракон, выглядевший молодым.
— Совсем затёр, — озадаченно сказал другой.
— Но он… — седовласый Старейшина сердито потряс рукой, сжатой в кулак, — Он же наши горы порушил! Едва Эльфийский лес не поджёг! Он мог навредить стольким из нас! Так почему мир хранит именно его?! Почему не нас?!
Но мир молчал. Мир не захотел говорить ни с кем из нас. А может… среди нас и не было никого, кто умел слышать голос Мирионы.
И Акара в тот день так и не нашли. И потом.
Разве что — Син донёс — что драконы и, чуть погодя, эльфы, нашли того молодого менестреля, который так некстати вдруг попёрся петь в лесу.