За гранью Разлома
Шрифт:
«Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Губы оставшейся в прошлом Сестры шевелятся, словно заклинание произнося её отчаянную мольбу. — Пожалуйста, пусть Миша живёт. И не важно, что будет со мной».
«Ты не можешь его вернуть», — шепчет ей на ухо чертовка. Откуда взялась нечисть, всегда ли она была рядом или появилась только что? Это не важно. Она говорит правду. «Даже если твоя печать сработает, он будет жить, только пока ты вкладываешь в неё силу. Долго ли ты продержишься без отдыха, без сна?»
Мира молчит, у неё нет ответа. Она собирается отнять у смерти
«Давай заключим сделку? — Чертовка склоняется совсем близко, её дыхание могло бы щекотать Мире шею, но чертям не нужно дышать. — Ты сможешь использовать печать, не думая о ней, и будешь делать это всю свою жизнь, пока эта печать цела. А взамен ты отдашь мне… — Она оглядывается и, на миг задержав взгляд на мёртвом теле, улыбается коварной улыбкой. — Свою любовь».
«Хорошо. — Мира не раздумывает — такая цена ей по карману. — Забирай, только пусть он живёт».
«Пускай».
Чертовка смеётся, и её хохот льётся в уши расплавленным золотом.
— Я думала, так будет даже лучше. Если я не буду любить Мишу, мне будет проще отпустить его, оставить их с той девушкой и пойти своей дорогой. Я не подумала о том, что чертовка заберёт всю любовь, а, постоянно активируя эту печать, я не смогу активировать и создавать другие. Но хуже всего оказалась боль. Я чувствую всю его боль — когда он ударяется пальцем, проходя мимо дивана, когда его мышцы устают после тренировки, когда какой-нибудь вампир перегрызает ему горло. Даже когда его укачивает в машине. С каждым днём терпеть это всё тяжелее. Не знаю, сколько раз я уже умирала, но теперь я точно знаю, почему та чертовка предложила мне эту сделку. Она хотела посмотреть, что будет с нами двумя, как долго я продержусь, если буду всё время страдать из-за Миши, больше не любя ни его, ни кого-то ещё.
Чертовка смеётся, а в глазах у не бездонная чернота неизвестности, но Мира не смотрит на нечисть, она сидит, положив голову Миши себе на колени, и воет, и её слёзы бегут по его щекам. Но вот опущенные веки погибшего охотника вздрагивают, он открывает глаза. Мира сидит, не в силах перестать плакать, и вдруг начинает смеяться. Она смеётся, потому что видит: рана исчезла. Она смеётся, потому что её Брат вернулся к ней, он снова жив, и теперь они и дальше будут вместе.
— Кто бы мог подумать, что всего год спустя мы оба будем мечтать о возможности оказаться друг от друга подальше, так, чтобы меня не мучала его боль, а Мишу — его несвобода?
Крупные хлопья снега падали на покрасневшие плечи девушки и, поколебавшись мгновение, соглашались растаять. Мира поёжилась и, неловко увернулась, закончила свой рассказ:
— Вот так всё и вышло.
Белая ласка растворилась в воздухе, а затем вновь появилась на скамейке рядом. Медленно, словно сквозь воду, Чтец осторожно шагнул вперёд, но Мира неуловимо отодвинулась в сторону, не позволяя ему приблизиться. Её руки крепко прижимали к груди одежду, и Макс, заметив покрасневшие от мороза костяшки пальцев, тихо сказал:
— Оденься.
Слово очередной снежинкой провалилось
— Отвернись.
Макс отвернулся и замер, вслушиваясь в тишину позади, а она давила на уши, не давая понять, что происходит. Время исчезло, и Чтец не взялся бы предполагать, прошла ли минута, несколько секунд или полчаса.
— Значит, Миша бессмертный, только пока ты делаешь его таким, — не оборачиваясь, предположил он.
— Миша живой, только пока я делаю его таким. — Слова дуновением холода коснулось ушей. — Если печать будет разрушена, он умрёт. Но я не поддамся чертовке. Я не разрушу эту печать, даже если сойду с ума. Поэтому можно сказать, что Миша живой, пока живу я. И буду жить, и никто, слышишь, никто не заставит меня изменить своё решение!
Чтец осторожно повернул голову и увидел неодобрительно наблюдающую за ним ласку. Зверёк вздёрнул нос к верху, а расправившая плотно застёгнутую на все пуговицы шубу Мира поёжилась и обняла себя за плечи.
— Холодно? — спросил Чтец и удивился своей глупости: конечно, ей было холодно. Снежинки касались его лица и рук, от холода потерявших чувствительность, а вернувшаяся темнота ночи шептала голосом безнадёжности: то же творится и с сердцем Миры, но нет никакого способа его отогреть. То, что забирает нечисть, нельзя вернуть назад.
— Это ничего, — отмахнулась девушка. — Ты понимаешь, что я тебе говорю?
— Да. — Макс упустил момент, когда его голос сел, а в душе пробудилась злость. — Поэтому не нужно говорить «ничего». Будет глупо потерять и тебя, и Мишу из-за простуды.
Мира удивлённо распахнула глаза и тут же виновато опустила взгляд.
— Да…
Она оглянулась в сторону дома, уже готовая отступать к нему, но Чтец поймал её за руку.
— Значит, вы с Мишей считаете, что Александр может что-то исправить?
Наверное, рука Миры была холодной, но Макс не чувствовал ничего, кроме лёгкой боли в замёрзших пальцах.
— Да. — Мира вздрогнула, но не отстранилась. — То есть нет. Не совсем. — Она осторожно покосилась на Макса снизу вверх. — Просто сейчас, когда вы уезжали, мы впервые оказались далеко друг от друга и, встретившись потом, оба поняли, что так дальше нельзя. Мы только мучаем друг друга, это ненормально. Это не жизнь. Так если у нас и так на двоих полторы жизни, то, может, нам хватит и одной?
— Что ты…
«Что ты имеешь в виду?» — хотел спросить Чтец, но Мира ответила раньше. Спешно и сбивчиво, глядя на Макса своими огромными глазами, спутница Бессмертного проговорила:
— Мы хотим разорвать связь через боль. Миша сказал, что, если нечисть сможет помочь нам, он заплатит за обоих. К примеру, он тоже готов отдать свою любовь, как это уже сделала я. — Мира замолкла, внимательно вглядываясь в лицо Чтеца и, не найдя поводов для тревоги, уже спокойнее заключила: — Я хочу себе свою жизнь, чтобы она не принадлежала никому, кроме меня, пусть даже она никогда не будет полноценной. Я хочу прожить свою половину жизни так, как решу я, не оглядываясь на Мишу и не убивая его ради этого. И Миша хочет того же.