За гранью снов
Шрифт:
Но с тех пор, как я попала в приют в возрасте чуть более трех лет, меня постоянно испытывали на прочность. Били всегда по очереди, сильно и больно, грубо таскали за волосы и царапали ногтями плоть. На моей коже, такой бледной, казавшейся почти прозрачной, синяки и ссадины всегда выглядели просто отвратительно, а следы запекшейся крови вызывали омерзение и отвращение.
Детдомовские дети меня ненавидели, они всегда старались уязвить меня или задеть, чаще всего побить.
Я плакала только вначале,
Я никогда не знала, почему меня презирали в детском доме, даже не стараясь сделать «своей» в кругу избранных ребят. Никогда даже не задумывалась над тем, чем отличаюсь от остальных, и почему не заслужила к себе элементарного уважения, хотя бы принятия меня, как равной. Я никогда не догадывалась, в чем крылась истинная причина их ненависти и неприятия.
Эта причина была так же банальна, как глоток свежего воздуха.
У меня была семья, вот в чем дело. У меня была любящая мама, до того, как меня сдали в приют.
Она умерла, и поэтому я оказалась одна, на попечении государства.
А все те дети, среди которых я оказались, не знали и значения этого слова. «Мама»...
На самом деле, я мало помню о ней, она умерла. И я даже точно не могла сказать, была ли она у меня на самом деле, или это был лишь плод моего воображения, разыгравшейся на почве одиночества фантазией.
В памяти всегда всплывали только блеклые, нечеткие, смутные очертания ее лица, едва различимые, омраченные временем, состарившиеся, но по-прежнему свежие, словно новые, для меня черты лица, линия губ, изогнутость бровей, складки на лбу. Но я так же не могла сказать определенно, не выдаю ли желаемое за действительное...
Мне всегда казалось, что она была очень красивой. Такой я ее себе всегда представляла. У нее были длинные черные волосы, такие же, как у меня. Помню ее улыбку... Смутно, но помню. Помню запах кожи, аромат ее духов, кажется, что узнаю его среди миллиона других запахов и ароматов. Как и ее голос, такой звонкий, глубокий, томный голос с хрипотцой. Каждую ночь она напевала мне колыбельную, убаюкивая.
Перед приютом - годы пустоты, о которых мне ничего не было известно. Будто стертые из памяти кадры фильма, в котором я была главной героиней.
А потом... ничего. Темнота, пустота, одиночество, боль. Детский дом.
Когда выпустилась, ощутила себя птицей, освобожденной из клетки. Какое-то гадкое было сравнение, но именно оно совершенно точно передавало все, что я в тот момент чувствовала.
Окончила медицинский колледж, нанялась санитаркой в больницу,
Выжила, черт побери! Поднялась с колен, начала жизнь с нуля. С трех с половиной лет одна! Против всего мира.
Разве не достойна я была того, чтобы получить право хотя бы на свободу?!
Но и ее теперь у меня собирались отнять. Пытались вновь сломать меня. Как и много лет назад.
Я сглотнула комок слез, застывший в горле, и перевернулась на другой бок, лицом к стене.
В груди колотилась ярость, смешанная с обидой и разочарованием.
Мой побег не удался.
Наверное, он изначально был обречен на неудачу.
И почему я не подумала об этом раньше?! Почему не продумала всего?!
Пост охраны по периметру! Кто мог о нем знать!? Оказывается, здесь у каждого дома стоит такой пост специально нанятых охранников, которые день и ночь должны были следить, чтобы никто не рванулся назад. А назад – значит, в неизвестность. Пугающую и устрашающую своей тьмой.
Но, черт возьми, такую желанную неизвестность!
Меня поймали в тот момент, когда я не успела достигнуть даже ворот, дрожащими руками вцепившись в ограждение и пытаясь справиться с замком. Дождь неприятно холодил кожу, покрывшуюся мурашками, и больно впивался в каждый кусочек плоти, но я упрямо продолжала дергать засов.
Пока кто-то, стремительно приблизившийся ко мне, грубо не схватил меня за распущенные волосы, наматывая их на кулак, причиняя тем самым боль, и не потянул на себя, оттаскивая меня от ограды.
Вскрикнув от неожиданности, я едва не задохнулась и от боли. Слезы рванули из глаз, ноги задрожали.
Я хотела вырваться, но меня ударили. Раз, потом другой, третий, четвертый. По лицу, в живот, по ребрам, с такой силой, что я свернулась едва ли не пополам, скорчившись от боли, и упала коленями на сырую землю, вываленная в грязи, обездвиженная и промокая до нитки.
Меня, безвольную куклу, грубо схватили под руки и привели назад в дом, где меня встретила Стелла.
Лицо ее было бледным, глаза горели.
– Что же ты наделала, безумная?!
– закричала она.
– Ты хоть понимаешь, что теперь будет?! С тобой!
– она накинулась на меня, больно стиснув мои плечи и вынуждая смотреть себе в глаза.
– А с нами?! За то, что не уследили за тобой!? – она встряхнула меня, пытаясь привести в чувство, но я взглянула на нее лишь на миг, коротко, бегло, безучастно. – Безумная, - выдохнула она мне в лицо, и, брезгливо поморщившись, отошла.