За гранью снов
Шрифт:
Но это была не обычная ситуация, не обычная жизнь. Казалось, что и жизни у меня теперь не было. От прежней меня осталось только имя. Но и его вскоре у меня отняли, как нечто напоминавшее о прошлом.
Все те недели, что я находилась в доме Михаэля, моего хозяина, каким его называли все вокруг, меня постоянно испытывали на прочность. По указке самого Михаэля, я в этом не сомневалась. И за это я презирала его еще больше, чем раньше, - за скрытый приказ, который он не удосужился озвучить лично.
Хотя
И я делала все то же самое, что делали здесь все рабыни (их я насчитала десять), кроме одного.
Михаэлю за все три недели так и не удалось смирить меня к близости с ним. Иными словами, он так и не покусился на мою непорочность, о которой и не догадывался. Пытался, конечно, и не раз за все то время, что я была в его доме, но ни разу так и не довел дело до конца. Даже в тот самый, последний день, когда я находилась в его доме. Он избил меня, но не изнасиловал.
Все время, что я находилась под крышей его дома, я видела, как он смотрит на меня. Всегда чувствовала на себе его липкие, ужасающе пошлые, плотоядные взгляды. Они сковывали меня и будто ломали пополам, хотелось скрыться от них, спрятаться, сбежать. Подальше от него, от этого гиблого места, закованного в порок и жестокость, подальше от того мира, в который меня затянуло против воли.
Но убежать мне так и не удалось.
Все эти дни, ужасающе долгие, казалось, каждый новый день тянулся еще дольше, чем предыдущий, Михаэль испытывал меня на прочность. Не только нервы, но и тело, пронзая его новыми наказаниями.
Он хотел большего. Желал почувствовать мою слабость, ощутить покорность, вдохнуть в меня страх и подчинение своим прихотям. Он желал сломать меня.
Я знала, что он следит за мной. Казалось, даже когда отлучался по делам, он видел, чем я занимаюсь. И я знала, что он смотрит на меня не только потому, что хочет вынудить сдаться непокорную рабыню, но и потому, что ему доставляет удовольствие то, что он видит.
Наверное, он считал меня слабой. Трусихой, безвольной куклой, потому и купил меня на аукционе у Вальтера. Об этом мне как-то вскользь проговорилась Стелла.
– Он обожает покорность, - бросила она кратко.
– Поэтому и странно, что он выбрал тебя. Он не уважает, он почти ненавидит силу. Не любит ломать, особенно рабынь, потому и выбирает всегда покорных, послушных девиц, - посмотрев на меня косо, она, усмехнувшись, добавила: - Наверное, ему показалось, что такая хрупкая на вид, ты обязана быть слабой и духом. Он ошибся, да, Каролла?
Я тогда промолчала, ничего ей не ответив, не посчитала нужным что-либо отвечать, но зато осмелилась спросить:
– А ты? Разве ты… покорна и послушна?
– Стелла вонзила в меня острый взгляд, но поток
– Ты всегда ему подчиняешься? Ты его боишься?
– Да, я боюсь, - смело воскликнула она, вызывающе вздернув подбородок.
– Но не его, а того, что он может сделать. Я принадлежу ему, и он в праве распоряжаться мною, как захочет.
Дыхание мое, кажется, замерло, я почти не дышала, задавая следующий вопрос:
– А что он может сделать?
– Продать, - был мне грубый ответ.
– Или, еще хуже, отправить в Колонию. А оттуда, - быстрый взгляд на меня, - мало кто возвращается.
– Что это за место?
– сухими губами, сглотнув комок в горле, пробормотала я.
– Колония, она везде одинакова, - нахмурившись, выдавила Стелла.
– Тотальный контроль, деспотичный режим и директор-извращенец и садист, к которому лучше не попадаться на глаза, - девушка передернула плечами.
– Меня дрожь берет, как только думаю о том, что могу оказаться с ним лицом к лицу, - посмотрела на меня с осуждением.
– Поэтому я и тебе советую смириться и подчиниться Михаэлю, он не так и плох, если разобраться.
Не так и плох?! Я едва не задохнулась, эти слова поразили, почти выбив почву из-под моих ног. Не так и плох... Интересно, каковы здесь нормы морали и нравственности, если Михаэль... этот негодяй, «не так и плох»?! Они здесь вообще существуют, какие-либо нормы, кроме жестокости и варварства?!
Я бы не сказала, что Михаэль был некрасив, если судить о внешности, но меня коробило от одного лишь на него взгляда. Обычный мужчина лет тридцати. Достаточно высокий, темноволосый, с глубокими глазами непонятного цвета и узкой линией губ. Высокомерный и самолюбивый, эгоистичный и бездушный.
То, как он поступил со своей служанкой, не выходило из головы. Ни на мгновение за те дни, что я была в его доме. Каждый миг, проведенный здесь, каким бы делом, по приказу хозяина, я не была занята, я вновь и вновь мыслями возвращалась в свой первый день в роли рабыни.
Не забывалось и то, что я получила за свое упрямство. Не забылось даже тогда, когда я уже перестала принадлежать Михаэлю, перейдя в руки другого тирана. За одной пыткой следовала другая, я уже потеряла им счет. Но тот самый первый день я запомнила на всю жизнь.
Когда я приехала в дом Михаэля и стала свидетельницей его насилия над своими рабами, меня избили так сильно, что я еще в течение пяти дней после этого не могла перевернуться с одного бока на другой, не чувствуя разъедающей тело боли.
Пять ударов плетью.
Когда услышала из его уст приговор, мне показалось, что я ослышалась, или что это просто такая шутка, подлая и жестокая, но все же шутка. Ведь не может происходить всего этот беспредел на самом деле?! Если исключать вероятность того, что я сплю, а я уже давно ее исключила, то немыслимости происходящего и подобной жестокости быть просто не могло! Не со мной.