За Калинов мост
Шрифт:
Огромная горбатая простоволосая старуха, припадая на тяжелую дубину, как на трость, медленно шла им навстречу. Ее лицо потемнело и сморщилось от времени, Игорю показалось, что она лет на сто старше своей лачуги: нос загнулся и опустился на верхнюю губу, в нем вообще не просматривалось хряща, только острая кость черепа, губы высохли и больше напоминали запекшийся край раны вокруг провалившегося рта, в котором осталось только два нижних зуба, не прикрытых верхней губой. Острый, обтянутый кожей подбородок блестел и выдавался вперед. Редкие седые волосы посеклись на концах и поэтому топорщились в разные стороны, хотя непричесанной старуху назвать
Ростом старуха была выше Сергея, несмотря на горб, согнувший ей спину.
– Кто отпустил моего медведя? – прошамкала она скрипучим, гнусавым голосом.
Герой спецназа, белый как полотно, отступил на шаг. Игорь встал на ноги, поднял голову и честно ответил:
– Это я.
– Не удержал моего цветочка, не уберег, – с укоризной сказала старуха, и Игорю показалось, что ее лицо выражает презрение, – теперь прочь отсюда, прочь! А девочку я себе оставлю, вместо внучки мне будет.
Она с неожиданным проворством подскочила к Маринке и ухватила ее за руку. Маринка слабо вскрикнула, Игорь рванулся к ней, но старуха махнула своим богатырским посохом, словно хотела отогнать собак: от земли оторвался маленький, завернутый воронкой вихрь, в мгновение подрос, поднимая тучу пыли и клочья травы, и ударил Игоря в грудь с такой силой, что он не устоял и навзничь рухнул на землю.
– Проч-ч-чь! – рявкнула старуха еще раз и опять качнула посохом, будто пнула воздух.
Ветер покатил Игоря по земле, словно комок тополиного пуха, ударяя об ее неровности, приложил спиной о бревно, лежащее под распахнувшимися воротами, поднял над ним и потащил за собой дальше. Рот и нос забились пылью, перед глазами мелькали то небо, то земля, то далекий лес, то ближайший пень. Ветер завывал в ушах, к горлу поднялась тошнота, Игорь зажмурился и обхватил колени руками – наверное, так космонавты чувствуют себя в центрифуге. Только их не бьют о корни, пни и деревья, попадающиеся на пути.
Вихрь нес его по лесу со скоростью курьерского поезда, но ничего, кроме бешеного вращения вокруг себя, Игорь не видел. Он потерял ориентацию в пространстве и думал только о том, что любое столкновение даже с самым маленьким деревом может стать для него последним. Но вихрь катился по тропе, и препятствия на пути лишь больно били по бокам, не причиняя серьезного ущерба. Потом ощущения изменились – теперь тонкие ветки кустов хлестали со всех сторон, и вскоре к сухой пыли примешались капли воды, запахло болотом, вместо твердой земли, пней и веток Игорь тыкался в мягкий мох кочек, пока ветер не завяз в болоте и не осел в трясину. Только Игорь не сразу сообразил, что движение прекратилось – голова кружилась так же бешено, он не понимал, где верх, а где низ, избитое тело болело, и пыль, забившаяся в глотку, все так же мешала дышать. Невозможно было угадать, продолжает ли выть ветер или у него просто звенит в ушах. И лишь когда вода подкралась к подбородку и хлынула в легкие, он закашлялся и успел понять, что тонет.
Наверное, его барахтанье в воде со стороны показалось бы смешным и нелепым – когда головокружение чуть отступило, и ориентация в пространстве вернулась, Игорь увидел, что воды ему по колено, а на расстоянии вытянутой руки имеется высокая круглая
Ветер снова взвыл, и рядом раздался громкий шлепок. Игорь приоткрыл глаз и увидел героя спецназа в позе эмбриона, выброшенного на болото в трех шагах от него самого.
Маринка. 21 сентября, вечер
«...загляни в зеркальце – тотчас узнаешь, где что делается»
Ужас, смешанный с отвращением, охватил Маринку, когда страшная старуха схватила ее за руку. Ее рука наощупь была похожа на сушеную рыбу – шершавая, шелушащаяся кожа, но силой старуха обладала необыкновенной, острые кости под кожей сдавили Маринкину руку до боли. Маринка вскрикнула, даже не пытаясь вырваться. Она гордилась тем, что никогда не падает в обморок, и не знала, как это выглядит, поэтому очень удивилась, когда тошнота поднялась к горлу, перед глазами мелькнуло серое небо и...
Она открыла глаза в полутемной комнате с низким потолком, но не успела ничего толком рассмотреть, как над ней склонилось безобразное старушечье лицо с торчащими вверх двумя зубами. Маринке снова захотелось потерять сознание, она зажмурилась, надеясь, что кошмар рассеется сам собой, без ее участия. Вот сейчас появится Игорь, возьмет ее за руку и уведет отсюда. Он умный, он находчивый, он сможет договориться со старухой.
– Да не бойся меня, – услышала Маринка скрипучий голос.
Легко сказать!
Она лежала на чем-то твердом и широком, вроде лавки. Неужели старуха затащила ее в свою кошмарную лачугу? В домовину... В гроб... И сейчас она в гробу, рядом с покойницей. Потому что кто еще может быть хозяином гроба, как не покойник?
И теперь она будет лежать в этом гробу, пока не умрет. Двадцать девятого сентября. Неужели ей уготован такой страшный конец?
Придет Игорь, и вытащит ее отсюда.
А вдруг старуха его убьет? Что ей стоит? У нее на заборе висят черепа. И где он сейчас? Если он сразу не пришел за ней, значит, с ним что-то случилось! От этой мысли захотелось расплакаться.
– Эй, открывай глаза и ничего не бойся, – старуха похлопала ее по щеке. Костлявой рукой, похожей на сушеную рыбу.
Ладно. Хватит распускать нюни. Надо посмотреть правде в глаза и решить, что делать. Ее не мучают, не убивают, не глумятся. А старость надо уважать, какой бы безобразной она ни была. Маринка осторожно приоткрыла один глаз, но, увидев лицо старухи над собой, снова в испуге зажмурилась.
– Ну и внучка мне досталась, – захохотала старуха, – надо же, какая трусиха!
– Я не трусиха, – Маринка распахнула глаза, – я просто немного растерялась.
Старуха расхохоталась еще громче. Смех ее тоже был скрипучим, как и голос, но оказался совсем не страшным. Маринка привстала на локте и огляделась. Домик был очень маленьким, гораздо меньше, чем тот, в котором они ночевали. Чтобы не думать о гробах, Маринка представила себе купе в поезде. Да, размером с купе. И половину его занимала каменная печка, а вторую половину – сундук, на котором лежала Маринка. Под махоньким окошком откидывался крошечный столик. Как в купе. Если его поднять, он станет ставней для окна. А сундук – нижняя полка, на которой можно и сидеть за столом и спать. И над ним есть второе окошко, тоже очень маленькое. Даже голову не просунуть, не то что вылезти.