За Камнем

Тюрина Татьяна

– Ну, чего мажешь, девуня?
– Пока Степан перезаряжал, Микита Сиволап уже выдернул копьё из спины врага.

На берегу, у самых стругов разгорелся рукопашный бой. Казаки рубились не на жизнь, а на смерть.

Потеснили басурман, прогнали с берега, ворвались за засеку, вошли в столицу. Войско татарское будто растворилось. Не видать ни конного, ни пешего. И дворец ханский пуст. Ни золота, ни изумрудов-яхонтов, ни другого богачества.

– Увезли! Снова опоздали!
– бросил шапку оземь Микита Сиволап.

– Опять не успели... обманули...
– галдели казаки.

– Робяты, подберите коней, которые целые,

да скачите вслед. Один отряд прямо вдоль реки, а второй в обход леса. Кто нагонит Кучума, пришлите гонцов, подмогнём, - скомандовал Ермак.

***

Уставшие, не пришедшие ещё в себя после боя, злые от постигшей неудачи, казаки скакали кромкой леса.

– Гляди, следы!
– крикнул Сиволап и спешился.

– Это не татары: лошади не так подкованы, - сказал Степан, разглядывая следы среди жухлой травы.

– А, мне всё равно, держитесь, вороги! Ух, зарублю!
– Микита вскочил в седло и понёсся вперёд.

Вскоре показался обоз. Его сопровождало всего несколько человек, одетых в одежды-балахоны. Увидев мелких нескладных людишек, а не воинов, казаки налетели сходу. Чужаки бились горячо, да неумело. Которых порубили, которых связали.

Сиволап откинул шкуры, под ними на телеге в плетёных корзинах лежали гладкие плиточки, похожие на глиняные плинфы, из коих на Руси складывали храмы, только помельче - с ладошку детскую. Казак озадаченно повертел плинфу в руках, попробовал на зуб.

– А ведь это золото! Не какие-то бабские цацки, не кубки с блюдами. Чистое золото!

– Как бы не отбили его у нас, - сказал с тревогой Акиньшин.

– А вот мы с тобой и покараулим.
– Он обернулся к казакам: - Скачите за подмогой, братцы, порадуйте Ермака Тимофеича!

Двое казаков ускакали, Акиньшин, Сиволап и Федя Клин начали обходить телеги, проверяя поклажу.

Когда Микита подошёл к молоденькому пленнику, прятавшему глаза под шапкой, и схватил пятернёй за лицо, тот забился, пытаясь выпутаться из верёвок, закричал что-то на непонятном языке. Шапка слетела, из-под неё будто змея размоталась, упала до земли чёрная коса.

– О, да это баба!
– зацокал языком Сиволап.
– Ох, ты сладкая! Я по нежному мясу дюже изголодался!
– Микита с рычанием начал сдирать с девушки одежду.

– Не трогай её!
– сказал Акиньшин.

– А чего? Сам хошь попользоваться?
– заржал зойный казак, не переставая лапать пленницу.
– Так это опосля...

– Не трогай девчонку!
– крикнул Акиньшин и с силой опустил бердыш.

Из рассечённой шеи хлынула кровь.

Подскочил Клин:

– Эй, ты чего, девуня? Из-за басурманской девки товарища зарубил?!.

Схватка была недолгой.

Акиньшин положил казаков рядышком, закрыл им глаза.

Распутал пленников. Два старика и малец лет двенадцати, ребёнок.

– Ну, ну, не плачьте. Никто вас больше не обидит.

Девушка упала на колени и, продолжая всхлипывать, вздрагивала худенькими плечами.

Её звали Мараш. Она была дочерью старого шамана и по поручению отца везла золото Богу Неба. Отец всех мужчин с ней отправил, остался в улусе с женщинами да детьми. Мужчины - кузнецы да золотых дел мастера, не воины. Охраняя обоз, все погибли.

– Сначала татары напали, теперь - вы, - Мараш смотрела прямо в глаза Акиньшина.

– Где он, этот ваш Бог?
– недоверчиво спросил Степан.

– На небе, - невозмутимо отвечала Мараш

и вздохнула.

"Ну да, на небе, где же ещё? Наш Христос тоже на небе", - подумал Акиньшин и перекрестился.

– Куда же направляемся мы? На небо?
– спросил он и снова перекрестился.

– В Небесный Храм, - шаманка восприняла это "мы" как само собой разумеющееся.

– И зачем ему столько золота?

– Не нашего ума дело. Каждые пятьсот лет Бог Неба спускается в средний мир. Все правители земли Сибирской посылают ему дары. Чтобы успеть к сроку, надо торопиться. Не то придёт Большая Беда.

Больше Мараш ничего не сказала, а велела запастись дудками бесколенного зонтичного растения, похожего на дягиль. И вскоре они двинулись в путь.

Старики и девушка управляли лошадьми, сидя на телегах с дорогой поклажей. Степан и мальчишка, верхами, то обгоняли обоз и вели дозор, а то отставали, чтоб заметить возможную погоню. Ехали, не останавливаясь, по едва различимой каменистой дороге среди могучих пихт, с которых свисали длинные бороды седого мха. Чтобы утолить жажду, пили - тянули воду из каждого ручья - прямо на ходу, не слезая с коней, при помощи трёхаршинных дудок. Дорога пошла вверх, и теперь её окружали скалистые горы.

Мараш подала знак остановиться.

– Приехали.

Степан оглянулся, но не увидел ничего похожего на храм.

Девушка подошла к горе, которая ничем на вид не отличалась от других, и трижды ударила в бубен. И тут же скалы начали раздвигаться, словно большие ворота. Вошли в них, ведя лошадей под уздцы. Кругом тишина, не видно ни единой живой души. У дороги возвышалась огромная баба, гладкие бока лоснились жирным блеском, руки сложены на большом животе. "Старуха!
– осенило Степана, - идол из чистого золота! В животе - сын, в сыне - внук..." А вокруг звуки - будто трубы завыли тихонько. Мальчишка остановился и, открыв рот, глазел на золотую старуху. Мараш дёрнула его за руку:

– Не стой тут! Пошли!

Дорога завела в узкую щель между скал и долго петляла по длинному коридору, телеги едва не скоблили боками каменные стены. И вдруг очутились уже в громадной зале. У Степана глаза из орбит чуть не повылазили. Высокий потолок уходил в самое небо, как в храме. А это и есть храм, вспомнил он. За Камнем, в земле басурман, Степан храмов ни разу не видел. Но дворец Бога Неба инда выше собора Покрова Божьей Матери на Красной площади!

"Может, и выше, но не краше", - отметил про себя Акиньшин. Вон какой непорядок кругом! В парадных залах большие, как струги, кровати и другие, обтянутые парчовыми тканями диваны стоят на гнутых ножках как попадя, будто в спешке наставлены. Вдоль стен с высеченными в камне рисунками - нагромождение сундуков, некоторые - с откинутой крышкой. Падающие из высоких узких окон солнечные лучи играли в россыпях жемчугов, фасолинах изумрудов, горошинах красных, синих и жёлтых каменьев, из коих писарь и названия-то не все знал. Прикрасы отражались в тугих боках серебряных кубков, в сияющих золотом блюдах и чашах, накиданных в сундуках тут же, вперемежку. Рядом навалены огромные тюки с мягкой рухлядью: собольими, куньми и лисьими шкурами. Если и представлял себе Акиньшин ханское богачество, то именно так! "Вот бы Ермаку Тимофеичу дать знать! Забрал бы, откупился от царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича", - подумал Степан, но вспомнил про убиенных Микиту Сиволапа с Федей Клином.