За краем поля

Чернявская Татьяна

***** ***** ***** ***** *****

Смиргород был одним из тех замечательных провинциальных городков, хорошо жить в котором можно было только в случае владения им. Остальным же несчастным приходилось изо дня в день, не взирая на погоду и самочувствие, подниматься с дешёвых скрипучих кроватей (других было просто не докупиться), доедать остатки вчерашнего ужина, если таковые имелись, и тащиться на работу. Тяжёлую, опостылевшую, монотонную работу. При этом неважно было, где именно житель работает и насколько любил своё призвание, выбирая род деятельности. В подобных городках уже после полугода любая работа становилась тяжёлой, опостылевшей и монотонной, оставляя на лицах людей неизменный след серой отуплённости. То ли виной тому был воздух, горклый от

располагающихся прямо посреди жилых районов производств. То ли узкие, непригодные для жизни нормальной семьи комнатушки типовых квартир. То ли жёсткий график, гонящий всех единым стадом в одно время по разным местам. То ли вечная погоня за каждой монетой, едва окупающей стоимость проезда. Неважно было атмосфере таких городков, насколько ты умён или талантлив, энергичен или силён - год другой и ты уже шатаешься в рядах патологически уставших бездумных потребителей.

Единственными, на кого не действовали эманации глубокого мещанства, были угробьцы. Угрюмые и весёлые, вялые и бодрые, они всегда пребывали в своём особенном состоянии, находящемся вне времени и пространства. Быт и рутина стекали с них, как вода с жирной сковородки, не заставляя даже на секунду коснуться былой жизни. Пёстрыми стайками оборванных птах слетались они из подворотен, подвалов и семейных квартир к лавкам торговцев вином, облепляли двери питейных заведений, висли у окон харчевен, канюча кружку-другую огненного зелья, а, подновив алкогольный флёр, вновь разбредались по своим углам, чтобы позже в глубоких сумерках подкарауливать возвращавшихся с работы благодетелей и рвать их за горсть медяков.

Сегодня же мутировавшие твари вели себя непривычно и как-то для себя излишне человечно. Тащась вдоль улицы, грязные созданья, даже не заглядывали в окна в поисках наживы и не провожали взглядом каждую сумку. Их словно влекла вперед какая-то цель достаточно весомая, чтоб перекрыть даже желание выпить.

– С ума сойти, - пробормотала Вестлана Чаронит, видя как соседский угробец, проигнорировав забытую кем-то бутылку вползает в подвал новостройки.

К слову, помимо угробьцев, к числу неподверженных "осерению" можно отнести тех немногих домохозяек, что отказались от сомнительной радости независимой работницы из любви к искусству, а не от изнеженной лени кукольных молодок или безвыходности старух. Для них ведение хозяйства и поиск средств к существованию превращалось в изысканную охоту, борьбу с системой и стереотипами. Для них не существовало других рамок, кроме собственного распорядка и взятых на себя обязательств. И в этой специфической свободе сообразительные феи домашнего очага вызывали у окружающих жгучую зависть и злословие. Ведь далеко не каждый (уж тем более каждая) мог себе позволить роскошь пойти в молочную лавку не после работы или в короткий обеденный перерыв, а просто когда вздумается.

Вестлана Чаронит как раз возвращалась с рынка, неспешно прогуливаясь вдоль тополиной аллеи, единственной сохранившейся от некогда уютного городского парка. В добротной плетёной корзинке перекатывалось два кочана капусты и несколько обложенных виноградными листьями копчёных форелей, старые туфли нисколько не мешали ходьбе, и в карканье ворон чудился почти мажорный лад. Вот только на сердце у женщины было неспокойно. Пускай высшие силы, в чью благосклонность вдова уже не особенно верила, и обделили её чародейским даром, поразительная женская интуиция, развивающаяся у любой внимательной матери, позволяла делать ей прогнозы точнее, чем служба Оракулов.

"Может, не стоило Яритте сейчас уезжать?
– с толикой непривычного для себя беспокойства подумала Вестлана.
– Посидела бы дома хоть пару дней, отдохнула, а уж потом с "обследованиями" разобрались бы".

Хотя идея дочери, девушки крайне рассудительной и в меру прагматичной, госпожой Чаронит была одобрена и благословлена, какое-то неприятное послевкусие от решения всё-таки осталось. Вероятно, это было именно то, что в среде торговцев и купцов называется "профессиональной недальновидностью", а в миру же именуется совестью.

Реальных причин страдать от непомерной финансовой чистоплотности не было, раз фальшивые финансы и без того были брошены на подрыв хлипкого экономического подспорья Словонищ. Да и общий патриотизм никогда не был так силён у вдовы, не получившей даже полагающихся мизерных выплат. Скорее злое предчувствие терзало её относительно скорости творящихся вокруг дочери событий, грозящих в любой момент подломить её мнительную девочку. Терзаясь подобными сомнениями, женщина решила, что будет совсем недурственно пару монет пожертвовать служителям Триликого, на всякий случай. Кто-то же в это верит, авось хоть как-то подействует.

– Прочь!
– грозно прикрикнула женщина на угробьца, вздумавшего вылезти из-под скамейки прямо ей под ноги.

Даже не удосужившись посмотреть, какое действие возымели её слова, вдова знаменитого шпиона гордо пошла дальше, благо до поворота в их переулок оставалось всего ничего и о неприятном столкновении можно будет забыть за приготовлением обеда. В том, что угробец скрылся в своём убежище, женщина даже не усомнилась: она всегда умела говорить и смотреть так, что одной выразительно вздёрнутой бровью могла заткнуть даже склочных проверяющих из гильдейского надзора. Тем большим было её удивление, когда щиколотки коснулись чьи-то жирные пальцы. Женщина резко крутанулась на каблучке, придавливая вторым чью-то конечность, и дважды ударила в район её предположительного обладателя корзиной, исключительно для профилактики.

Как можно было догадаться, Вестлана Ивджэновна Чаронит была женщиной весьма своеобразной и рефлексы у неё были соответствующими. И муж-боевик имел к ним отношение весьма опосредованное. Просто, когда растёшь с тремя драчливыми братьями, всё-таки немного сложно вести себя, как хрупкая и трепетная барышня. Годы же вдовства и борьбы за существования специфику характера лишь усугубили. Поэтому не стоит удивляться тому, что от некоторых её порывов страдали незадачливые ухажёры, продавцы, побирушки и уличные проповедники. Последние, впрочем, уже года три предпочитали обходить стороной вдову с завидной недвижимостью в городе, после нескольких сломанных пальцев.

После трёх крепких пинков и одного контрольного удара корзиной в морду, Вестлана слегка успокоилась, наконец-то снизойдя до того, чтобы рассмотреть личность избиваемого. Что сказать? Это и раньше с трудом походило на личность, ввиду своей моральной и физической деградации. Сейчас же в расплющенных чертах едва угадывались антропоморфные элементы. Светло-голубая, размазанная по морде юшка задорно пузырилась в районе предположительного носа. Грязные патлы, едва закрывавшие покрытую лишаями голову, картинно разметались в луже крови.

– Пакость какая, - сквозь зубы выругалась женщина и брезгливо попыталась отцепить с ноги скрюченные пальцы.

Проблем со стражниками по факту убийства она не боялась: угробьцы всегда отличались живучестью и интересовали власть имущих только при наличии родни или жилплощади. Проломить подобным созданиям череп не всегда получалось и с помощью старого-доброго кирпича не то что какой-то корзинкой. Вот и сейчас лежала тварь в луже крови, но явно не своей, поскольку после изменений кровь угробьцев приобретала синеватый или зеленоватый оттенок, но уж никак не бурый.

Лишь в этот миг, Вестлана слегка отошла от шока и сообразила, что напавший угробец валялся не просто так, а с конкретной целью гастрономического характера, и её появление оторвало тварь от трапезы. Рассчитывая обнаружить чужую кошку или собачонку, женщина с тяжёлым сердцем, отпихнула бессознательное тело с дорожки. Но несчастного животного под ним не оказалось: вместо него там обнаружился ребёнок лет десяти. Не потерять сознание от вида истерзанного тельца вдове помогло только ощущение чужого взгляда. Если бы на неё спину так плотоядно не пялились, падение случилось бы даже вопреки брезгливости. Холоднокровие, цинизм и смелость, конечно, хорошие качества, но кровавые зрелища и трупы были всё-таки чрезмерны для её психики.