За лесными шеломами
Шрифт:
Через несколько дней епископ Ростовский крестил девочку в Соборной церкви.
Но радость и горе ходят по земле рука об руку. Вестник, которого Всеволод отправил в Городец звать Михаила на пир, вернулся почерневший от бешеной скачки. Князь Михаил Юрьич, сообщил он, лежит при смерти и ждёт брата своего проститься.
— Поспеши, князь, — от себя добавил гонец. — Может, ещё и услышишь последнее слово.
Десять поприщ до Городца Волжского Всеволод покрыл в один день, лишь меняя запасных коней да пересаживаясь
Михаил лежал в постели возле окна, распахнутого на Волгу. Звук шагов заставил его повернуть голову. Всеволод подошёл и встал на колени.
— Слава богу, — услышал он слабый голос брата. — Ты, Митя, возьми столец, поговорим на прощанье. Вот так, вот и ладно.
Всеволод, едва удерживая закипавшие слёзы, присел рядом и посмотрел на Михаила. Под глазами брата подковами лежали лиловые отёки, щёки ввалились, а русые кудри были влажны от пота.
— Как племянницу-то нарекли? — спросил Михаил.
— Всеславой.
— Да, — продолжал старший брат, — мне бы по годам на свадьбе у неё гулять, но, видно, не судил господь. Мои-то, поди, ревут?
— Не знают ещё. Я не велел говорить им.
— Правильно, наплакаться успеют. Но я за них спокоен, пока жив ты. Иное заботит: Ростиславичи. Моя смерть их обрадует и взбодрит. Так что гляди в оба. Ежели можно будет поладить миром — уступи все, но Владимира не отдавай. В нём твоя сила, не в боярах. Из ближних же людей опорой тебе будет Ратишич...
Михаил замолчал, тяжело дыша. На лбу его выступил крупный, как бусы, пот. Всеволод рушником вытер брату лицо, и тот снова заговорил:
— Княжества под свою руку собирай исподволь, без напрасного кровопролития. И главное — ты слышишь меня?.. — главное, никогда не полагайся на случай. Случай иногда может и выручить, но чаще он губит. А мы, русские, привыкли стоять на трёх сваях: авось, небось да как-нибудь... И ещё: людишек мизинных боярам в обиду не давай. Бояре-то не о Руси радеют, а о своём брюхе. Каждый в удельные князьки метит...
За Волгой садилось закатное солнце, расстелив через водную гладь узкий багряный половик. По реке плотовщики гнали хоромный и городовой лес. На улицах мычало вернувшееся из лугов стадо.
Михаил дышал всё труднее и чаще. Его чело пересекла глубокая поперечная складка, словно он пытался вспомнить что-то важное.
— Пить не хочешь? — спросил Всеволод.
— Нет. Слушай ещё: дочь мою, Пребрану, выдай за Ольговича, хоть за того же княжича Владимира. Родственные узы бывают сильнее оружия... Февронии свези мой последний поклон, пусть простит, коли в чём обидел её. А теперь дай поцелую тебя. Да не плачь — смерть дело житейское...
Лицо Михаила стало медленно белеть.
— Господи, — шепнули его уже непослушные губы, — укрепи Русь... На суд твой иду... господи...
Всеволод,
— Шибко он тебя ждал, князь. Уж и исповедался, и причастился, а всё о тебе спрашивал. Вот и дождался. Теперь покойному — покой, а нам, живущим, — печали да скорби.
Всеволод, ничего не ответив, вышел из дома и велел дружинникам готовить подводу, чтобы перевезти тело Михаила во Владимир.
По глинистому косогору князь спустился к Волге. В прибрежных кустах прочищал горло неурочный — наверное, молодой — соловей. Его пробные трели и бульканье одни нарушали тишину.
«Вот и сбылись слова отца Ивана, — подумал Всеволод. — Теперь опереться не на кого. Поднимай и неси свой крест, покуда хватит сил...»
Спустя три дня у Золотых ворот владимирцы и суздальцы присягали на верность великому князю Всеволоду Юрьевичу. Чуть позднее стали съезжаться во Владимир именитые люди ото всех городов Залесской Руси — из Переславля и Юрьева, из Волока Ламского и Белоозера, из Москвы и Дмитрова. Не было только ростовских послов. Но Всеволод и не ждал их. Ещё полмесяца назад его и Михаила известили, будто в Ростов тайно приехал Мстислав, оставив княжить в Новгороде своего малолетнего сына. Михаил тогда не обратил на это внимания. «Пускай живёт, — сказал он. — А начнёт пакостить — вышибем».
Но выгнать беспокойного племянника они не успели. И вот сейчас Всеволод узнал от приезжего купца, что Мстислав Ростиславич, собрав дружину из бояр и гридь, готовится идти на Владимир. В тот же вечер великий князь созвал своих воевод на совет. Пригласили и выборных от владимирских посадов. Они были настроены весьма решительно.
— Государь, — говорил их вожак Гюря. — II седмицы не прошло по кончине Михайловой, а уж Мстислав ищет твоей головы. Ото всех чёрных людей бью тебе челом: иди на сыновца. Ежели будем побеждены, то пусть ростовцы возьмут и жён, и детей наших. Мы лучше умрём, но не отдадимся боярам во власть на новое поругание!
Всеволод молчал. Выслушать всех и обдумать услышанное — такую он перенял привычку у Михаила и потому не торопился с ответом. Но воеводы тоже поддержали Гюрю.
Тогда князь сказал:
— Я понимаю: войны не избежать. И всё-таки, дабы совесть была чиста, сделаю ещё один шаг к примирению. Тебя, Ратишич, и тебя, Гюря, я посылаю ко князю Мстиславу. Скажите ему так: «Брат, за тобою бояре и ростовцы, за мной — правда и владимирцы. Будь же князем в Ростове, а прочие города да повинуются тому из нас, кому хотят. Об одном прошу тебя: не губи отечество, возвеличенное трудами наших предков».