За линией Габерландта
Шрифт:
Дымов сказал Чарному:
— Мы сворачиваем операцию. Создалось очень опасное положение. Надо уезжать.
— Куда?
— Если угодно, со мной. Туда. — Дымов махнул на восток.
— Но как?
— Слушайте внимательно, Чарный. Я все продумал в деталях. Предстоит сделать вот что…
Он говорил короткими фразами, решительно и веско.
Чарный сказал:
— Я не сумею устроить так скоро. Сложная работа, шеф.
— Всего две вещи. Одну с часовым механизмом точно на трое суток. Вторую проще, обычную машинку. Она обеспечит остановку корабля на полдня или
— Ладно. Я начну сегодня же. Но куда и как заложить?
— Это мы обдумаем. На корабле будет не меньше двух тысяч тонн аммонала. В кормовых трюмах, внизу. Туда — с трехсуточным заводом. Она сработает уже без нас. Фейерверк вспыхнет где-то на подходе к Нагаеву.
Чтобы все слышали.
— Завтра я вас не увижу?
— Нет. И послезавтра тоже. А вот на третий день…
— Хорошо. Я буду на работе.
— Там и встретимся.
Проводив Дымова до ворот городка, Чарный пошел обратно. Два каких-то подвыпивших парня сопровождали его до самого дома. Распоряжения из Магадана все еще шли за подписью Омарова. Как будто ничего не случилось. Радиоразговор, который заказал Дымов с капитаном, почему-то не состоялся. «Непрохождение», — простовато объяснил радист. Дымов работал спокойно. Он был уверен в успехе предприятия. Он настойчиво требовал грузить на очередной корабль взрывчатку.
— Аммонал ждут на приисках, — говорил он. — Перебои со взрывчаткой ставят под угрозу план выполнения добычи металла.
Подобный аргумент действовал весомо. Краны потащили на корабль бумажные мешки с желтым порошком. Один, второй трюм…
— А теперь продовольствие. Сахар… — командовал плановик, потрясая радиограммой из треста.
К вечеру третьего дня в порту появился Чарный. Толстый портфель он нес с большой осторожностью, прижимая его к груди. Вместе с Дымовым, проверяя расписание товаров по корабельным трюмам, Чарный спустился вниз. С ними ходил представитель команды. Он не отставал ни на шаг. Дымов начал раздражаться, говорил резко, ругался. Моряк терпеливо выносил этот тон, спокойно и даже виновато улыбался. Но так и не ушел. Помрачневший Чарный топтался на палубе со своим портфелем.
— Спокойно, — тихо сказал ему Дымов. — Иди к трюмам, я займу моряка…
Чарный ушел, а Дымов вместе с моряком уселся на палубе и начал долгий деловой разговор, посматривая изредка в сторону кормовых трюмов.
Когда Чарный пытался проскользнуть в трюм, его вдруг остановил грузчик:
— У тебя спичек, случайно, нет с собой? Опасно.
— Кому говоришь! — снисходительно ответил товаровед. — Будто я не знаю. Кстати, аммонал горит плохо, как сера. От огня не взрывается.
Он вылез из трюма с похудевшим портфелем. Лицо его было спокойным. Дело сделано.
— Ну, как там, все в порядке? — спросил грузчик.
— Полный порядок, — ответил Чарный и загадочно улыбнулся.
Когда товаровед ушел, грузчик юркнул в трюм, окликнул кого-то. Из темного угла ему басовито и громко ответили:
— Нашел. Сунул, гад, под мешки.
Они осмотрели ящик,
— Самодельная, — сказал грузчик.
— Специалист. — ответил второй, со знанием дела вскрывая ящик. Он вынул детонатор, заряд, снова закрыл ящик и, убедившись, что часы тикают, сунул его под мешки.
— Пусть полежит пока, — сказал он.
— Мерзавцы! — сказал тот, что был в одежде грузчика.
Дымов увидел Чарного и по лицу его понял, что тот сделал свое дело. Поднявшись, кивнул на товароведа.
— Вот он и поедет сопровождать грузы. Человек знающий, с него и спрос.
— Как угодно, — ответил моряк.
— Идите, оформляйте командировку, Чарный, — приказал Дымов. — Корабль отойдет рано утром.
Утром Чарный ждал своего шефа у ворот городка. Убедившись, что вокруг никого нет, он сунул Дымову круглую высокую коробочку из-под какао.
— Неудобная форма, — поморщился Дымов и положил коробку в карман пальто.
— Сверху там слой какао, — предупредил Чарный.—
Заводная стрелка под ним. Можно ставить на десять и
тридцать минут, цифры я пометил.
— Понятно. Теперь идите вперед, а я вызову машину.
Пароход отошел точно по графику. Когда Дымов устраивался в каюте, открылась дверь, и он увидел улыбающуюся физиономию знакомого бухгалтера. Что-то у него оборвалось в сердце.
— Какой приятный сюрприз! — сказал бухгалтер. — Опять мы с вами. Вот жаль, наш третий друг потерялся.
Дымов заставил себя улыбнуться, сказал:
— Плохо себя чувствую. Сердце… Пойду наверх. Вы уж тут один посидите.
Он попытался отогнать от себя предчувствие. Случайное совпадение, не больше. Но это плохо удавалось. Неужели выследили? Сколько еще жить в состоянии тревоги и неуверенности? Сутки или даже меньше?
Дымов вошел в рубку, поздоровался с помощником капитана.
— Как дела, командир? — спросил он.
— Прекрасно. Люблю, когда выходим по графику.
— Сколько будем идти?
— Вероятно, шесть суток.
— А когда минуем пролив?
— Войдем завтра в десять тридцать. По проливу ровно два часа ходу.
Спал Дымов плохо. Бухгалтер тоже ворочался, курил ночью. Все время втягивал соседа в разговор, а разговаривать не хотелось. Чарного он не видел, товаровед устроился где-то в другом месте.
Поднялся Дымов очень рано, вышел и все ходил по качающейся палубе. Морской болезни он не боялся.
Около десяти, когда впереди зачернели берега, Дымов вошел в рубку, сел в плетеное кресло и надолго замолчал. В рубке, кроме него, было трое.
Острова приближались. Дымов нервничал. Он встал, заходил по рубке. Никто не говорил ему ни слова. Как и вчера, он присматривался к оборудованию. Здесь было все не так, как на знакомых ему кораблях. Куда сунуть коробочку? Когда пароход вошел в пролив и берега начали сужаться, Дымов вышел и уже в каюте, где, к счастью, бухгалтера не оказалось, открыл банку, вытряхнул порошок и поставил указатель на цифру «30». И опять стало плохо, сердце забилось часто и тревожно. «Старость…» — подумал он и, чтобы скорее покончить с делом, прямо пошел в рубку.