За линией Габерландта
Шрифт:
— Кто тут из вас Сергей Иванов? — спросил он.
— Я Сергей, — отозвался Иванов.
— Тебе велено прийти в больницу. Доктор велел.
Серега посмотрел на нас, хмыкнул и сказал нарочному:
— Ты не ошибся, случаем, парень? Я не болен да и с доктором почти не знаком. Что мне делать в больнице?
— Приказано звать тебя. А зачем — сам узнаешь.
Обогревшись и смягчившись, санитар приоткрыл тайну:
— Там один больной лежит, конюх с прииска, так будто бы он кличет. Плохой сильно, должно, умирать
— Надо сказать Зотову. — Серега сразу заторопился. — Вася, сходи, будь добр.
Смыслов оделся и ушел к Зотовым. Через час Серега, Петр Николаевич и я зашагали в больницу.
Филатов был очень плох, — это нам сказал доктор. — Воспаление легких, а у него вообще-то туберкулез, понимаете. Ну и… Как в памяти, все просит позвать Сергея. Единственный друг, видимо?
Иванов промолчал.
Мы надели халаты и прошли к больному. Филатов лежал на кровати за ширмой. Сама ширма уже говорила о многом. На белой подушке резко выделялась его прокуренная борода. Лицо пожелтело, темные глаза ввалились, больной смотрел на мир с глубокой тоской и страданием.
— Здравствуй, отец, — как можно веселей сказал Серега. — Узнаешь?
Филатов слабо улыбнулся ему, глянул на меня и задержал взгляд на Зотове. Петр Николаевич смутился, как-то виновато улыбнулся и тихонько сел на табуретку.
— Кто это? — спросил больной. — Уж не Зотова ли сынок?
— Точно, Зотов, Петр Николаевич, — ответил Серега. — Похож?
— Теперь не припомню, похож, нет ли… Слаба память. Ну, хорошо, что вы пришли, я как на духу… Священника здесь не сыщешь, так я хоть перед вами…
Он замолчал, грудь его под тонким байковым одеялом тяжело подымалась. Говорить больному было трудно, это мы поняли с первого взгляда и решили ничего не спрашивать, только слушать, отвечать.
— Да ты не волнуйся, отец, — ласково сказал Серега. — Мы же свои.
— Хороший ты парень, — сказал больной. — Все вы хорошие. А вот я… — Он опять замолчал, тяжело дыша, стал подыматься на подушке выше. — Не хочу с темной совестью… Страшно, ребята. Хоть перед вами…
Мы сидели молча, готовые ко всему. Сергей помог больному лечь повыше, положил ладонь на его горячий влажный лоб.
— Лучше так? — спросил он. — Может, еще подушку?
— Не надо, спасибо. — Он опять посмотрел на Зотова. — Папашу твоего убили.
— Я знаю.
— А кто убил, знаешь?
— Белый Кин и Никамура.
— Вот-вот, Белый Кин… Живой он, видел я его летом. Говорят, и тот — другой — здесь бродит. А я-то… Я-то, ребята, с ними ведь был, грех на душе ношу, боюсь его. Сам-то не убивал людей, а заодно с ними. Помогал грабить. Потом-то хватился, ушел от них, работать стал. А они…
— Как фамилия Белого
— Кина? Да ты знаешь его… — Филатов закрыл глаза, поморщился и некоторое время молчал, видимо пересиливая слабость.
Мы ждали. Зотов тяжело дышал мне в затылок.
— Звать его как? — снова спросил он, сгорая от нетерпения.
— У геологов работает, — не открывая глаз, сказал Филатов. — Проводник, что ли…
— Скалов?
— Так, так… Скалов Акинфий Робертович… Ты берегись его, парень. Он много крови пролил. С виду тихий, а руки у него… Зверь, не человек.
Филатов долго молчал. От дверей доктор делал нам знаки: пора, больной устал.
— Вы уж простите меня, ребята — тихо сказал больной. — Умру я. Один, никого у меня нет, вот ты только, Серега. Как сын мне… Заботливый. И все вы тогда жалели, а я думал: грех перед людьми, тайну знаю, боюсь, что этот Кин и вас, убьет. Смотрите за ним.
— Кто Джон Никамура? — спросил Зотов. — Кто он?
— Этого не ведаю. Кин знает, вы уж у него спросите. За все…
Доктор настойчиво потянул Зотова за рукав. Мы встали. Филатов открыл глаза, с тоской посмотрел на нас.
— Простите, ребята…
— Да что ты, отец. — Голос Сергея предательски дрожал. — Ты не думай о плохом, усни спокойно, поправишься.
— Я усну, усну. Простите меня…
— Нечего тебе прощать, не виноватый ты. — Серега взял его безвольную руку, слабо пожал. — До свиданья, отец. Мы завтра опять придем к тебе.
— Простите — шептал Филатов уже в забытьи.
В коридоре мы остановились и ошеломленно посмотрели друг на друга. Вот так дела…
— Ну, что вы. скажете? — начал Зотов. — Вспомним старый револьвер. Там буквы А. Р. С. Филатов поведал правду. Скалов убийца отца! Ну, гад!..
— Надо вызвать Зубрилина, — сказал я.
— Не надо. Я сам расправлюсь с этим негодяем. — Зотовсжал зубы.
— Вандетта… Или как там?.. Ты, Петька, не очень-то ершись, спокойнее. — Серега сурово посмотрел ему в лицо. — Надо сообщить кому следует. Не мудрено теперь словить Кина, труднее выловить остальных. Ты его хлопнешь, удовлетворишь свою месть, а шайка останется. Дело тонкое, сами мы не в силах.
— Пошли, — сказал я, подытоживая разговор. — На прииске есть оперативник или как он там называется…
— А ведь умрет старик, — вздохнул Серега. — Ишь, душа-то… как открывается на добро. Даже у таких. Честное слово, не ожидал. И что мы, собственно, для него сделали? Пожалели в дороге, у костра. Мелочь. А ведь вспомнил, оценил. Видишь, что рассказал. Совесть все-таки есть, заговорила. Сколько лет таился.
— Умрет, и очень скоро, — твердо ответил на наш вопрос доктор. — Считанные часы остались.
Мы зашагали на прииск,
Начальник оперативного отдела — тот самый, что ездил за Конахом, — сразу загорелся.