За магнитной стеной, или Сновидения Варежки
Шрифт:
– А как же! Осмотрись перво-наперво. А то вертунья какая ни на есть, фиртихвостка, прости господи, рот-то разинет на твои богатства да и прилипнет как репейник, век будешь горе мыкать.
– Ничего, дед. Такую найдем, чтоб и на люди не стыдно выйти и чтоб в дому место свое знала. По всему достойная партия мне нынче полагается.
– Гляди, сокол! Не дай промашки. Степаныч!
– вскрикнул дед, увидев замазанные картины, - никак труды свои удумал замазать-то?! Что ж ты, горемычный, с собою сотворил? Не иначе как бес тебя попутал, - не унимался
– Не бес меня, дедуня, попутал. Новую жизнь решил начать. Хватит баловством заниматься. Пора и честь знать. Теперь за большие полотна возьмусь.
– А зачем тебе большие-то, чтоб издалёка видать было? Я вот давеча о богомазе сказывал, так он лики-то не раздувал аршинные, а всякому видать было. Нет-ко, брат, ты, можно сказать, грех на душу взял. Тебя всевышний сподоблял в ту пору, как ты здесь мытарился да изловчался, чтоб солнцу да свету людям больше досталось. А как же!
– заволновался Мефодьич.
Савелий, видя, что деда не угомонить, полез в карман.
– Что там тужить, печалиться теперича, - стараясь подражать деду, начал Савелий.
– Похорохорился и будет, - он с важностью достал бумажник, вынул четвертную и протянул деду.
– Гуляй, Мефодьич, чтоб чертям тошно было. Я и сам бы разговелся, да нельзя мне - на важный банкет поспешаю.
– Тьфу на твои бумажки. Срамота одна. Угадываю, что липкие денежки-то твои, будто мухами загажены, - Дед сплюнул, повернулся и, шаркая, заспешил прочь.
"Вот чудной, впрочем, пора собираться", - подумал " Варежкин и вышел на улицу.
Вскоре он оказался возле каменного дома, стоящего в центре города, но на улице тихой и неприметной для любопытного глаза. Ровно в семь Варежкин позвонил.
Дверь распахнулась, и перед воловьим взглядом Савелия предстало миленькое созданьице со вздернутым носиком.
– Очень рады. Входите, пожалуйста. Меня звать Катрин.
– Она протянула ладонь тыльной стороною.
Варежкин поцеловал даме ручку, вручил завернутые в газету цветы и большую коробку.
– Примите мой скромный подарок.
Катрин положила коробку и развернула цветы.
– Какое чудо! А как пахнут! Мамочка, иди сюда скорее. Посмотри, кто к нам пришел, - защебетала Катрин.
Из кухни вышла мать.
– Очень рады. Тереза Аркадьевна, - представилась она и тоже протянула тыльной стороною пухлую, с массивным перстнем ладонь.
Варежкину посчастливилось второй раз в жизни поцеловать даме ручку, и это ему понравилось.
– Проходите, пожалуйста, - забеспокоилась Тереза Аркадьевна и повела Савелия по коридору к комнате, из которой доносился запах дорогих сигар и заграничных сигарет.
Савелий вошел в полутьму, где стояли мужчины и о чем-то чинно беседовали. К нему направился хозяин дома - довольно высокий, ухоженный человек.
– Генрих Леопольдович, - отрекомендовалось влиятельное лицо и пожало руку Савелию, - очень приятно, что вы пришли. Позвольте, я вас познакомлю с моими коллегами и друзьями.
Люди здесь были разные,
– А теперь прошу к столу.
– Хозяшг сдержанным жестом пригласил всех в гостиную.
Туда же вливались и дамы, которых представляли Савелию их мужья.
Щедро освещенный стол был так же щедро уставлен всевозможными яствами, Когда все расселись, встал глава семейства, кашлянул и велеречиво начал:
– Дорогие мои! Сегодня у нас знаменательный день.
Все посмотрели на Катрин.
Генрих Леопольдович снова кашлянул и продолжал:
– Пользуясь случаем, позвольте мне от имени всех присутствующих и от себя лично попросить нашего дорогого гостя Савелия Степановича сказать несколько слов.
– Под одобрительные кивки и возгласы Генрих Леопольдович сел.
Варежкин, не предвидя такого оборота, слегка опешил, но делать было нечего.
– Благодарю всех за оказанное доверие. Я, естественно, тостов не заучиваю наизусть, в грузинском застолье участия не принимал, но все-таки скажу: дорогая Катрин, если представить себе звездное небо, то самой яркой звездой на нем, несомненно, будете вы. Если представить себе выжженную солнцем пустыню, то оазисом в ней будете опять-таки вы. Если нас застигнет кораблекрушение, то спасительным островом снова окажетесь вы. Вы настолько обворожительны, вы так сияете, что перед вами меркнет весь этот свет. Савелий показал на люстру.
– Как сказал бы один известный пиит: вы - гений чистой красоты. И от себя лично добавлю: еще не родился художник, способный уловить, передать и донести в надлежащей форме вашу небесную красоту. После чего Савелий чокнулся с Катрин и осушил рюмку.
Все стали желать Катрин всяческих благ, поздравлять, чокаться и закусывать. Тосты провозглашались за родителей, за здоровье и счастье Катрин.
Пир разгорался. От обилия тостов Варежкин осоловел, но старался не подавать виду и со снайперской точностью попадать вилкой в маринованные грибы. Разрумянилась и Катрин. Ей все хотелось завести разговор с Савелием поближе, и, улучив момент, она предложила Варежкину посмотреть ее комнату, на что Савелий незамедлительно откликнулся.
Комната Катрин была небольшой, но дорого обставленной. На одной из стен в позолоченной раме висел пейзаж.
– Любопытная работа! По, всему видно - немцы конца прошлого века, решив блеснуть эрудицией, с расстановкой произнес Варежкин.
– Это мне папа подарил, Сказал, что это Морленд Джордж.
– Как же я сразу не догадался, - Савелий напустил на себя важный вид.
– Конечно же - это Жорка-англичанин, - заявил Варежкин и двинулся к старинному туалетику, где взял статуэтку и покрутил в руках.
– Кстати, я еще помню такие. Их когда-то продавали в посудных магазинах. Теперь мастера перевелись, да и мода дает о себе знать.