За магнитной стеной, или Сновидения Варежки

Кольцов Сергей

– Ну что ж, вполне доходчиво, -- задумчиво произнесла Любаша.
– Но почему же вы не нарисовали Карину?
– с укоризной спросила Любаша и игриво обняла Сухареву.
– Пускай бы она держала Гулену но коленях и они вместе смотрели бы на звезды, Варежпн поморщился.

– Здесь все - Карина. Она и то, что ее окружает, - неразрывно. Варежкин непроизвольно сцепил пальцы рук.
– Как бы вам объяснить?

– Ты все хорошо объяснил, - сухо сказала Карина, - но я все равно ничего не пойму... Ты просто фантазер, Савелий. Почему бы тебе не писать то, что видят остальные? Вот чай - он и есть чай, нельзя же его изображать, допустим, простоквашей, - начала излагать

свои мысли Сухарева, - Но я вижу именно так. Так мне подсказывает сердце, фантазия. Все предметы движутся, перемещаются, разговаривают друг с другом, ссорятся. Они - живые. У них свои радости и печали, свои заботы, свои неурядицы. Я вижу, что чашка готова лопнуть от злости, когда вливают в нее кипяток. Я вижу, как вазе хочется треснуть, рассыпаться, чтобы дать волю хотя бы этим сосновым веткам, как хочется ей лишиться дна, чтобы они проросли, пустили корни. И веткам неудобно в ней, они окольцованы, им хочется туда - на мороз, чтобы искриться, насыщать воздух своим дыханием. Мне видится...

– Савелий, остановись, а то и мы привидимся тебе невесть чем, прервала его Карина.

– Но мне кажется...

– А мне ничего не кажется, - уже зло оборвала его Сухарева.
– Спасибо за подарок. Я ценю твой труд, но не приемлю. Достаточно с меня видений и фантазий. Понятно? Достаточно! Я сыта ими по горло!

– Каринушка, ты становишься жуткой злюкой. Ну, размечтался человек, ну, он так видит, ну и что?
– вмешалась Любаша.

– Гулена и та не выдержала этих видений. Вон, под диван залезла. А я человек. Что мне прикажешь делать? Что? Я спрашиваю?
– Карина все больше и больше распалялась.

– Вот что, милочка, возьми-ка себя в руки и перестань напускать на себя истерику!
– одернула ее Любаша.

Варежкин уже проклинал себя за то, что не в меру разговорился, Но в то же время в кладовых подсознания вертелась, не давала покоя мысль: почему так нервна Карина?

Что ее раздражает, мучает? Тогда - цветы... Сейчас...

Неужели какая-то картинка смогла ее вывести из себя?

Впрочем, и с кошкой что-то неладное творится, точно картина источает какой-то эфирный яд, точно токи какие-то излучает. Но ведь с Любашей ничего не случилось. Хотя что с ней стрясется, с такой пышечкой-веселушечкой? Нет, надо что-то придумать. Но что? Выбросить?!

– Не будем ссориться из-за чепухи, из-за картинки какой-то, - Савелий быстро встал.
– Чушь все это.

Варежкин схватил картину, резко открыл балкон и на глазах опешивших женщин вышвырнул ее. Любаша бросилась к балкону, но ее остановил протяжный стон Карины. Она обернулась и увидела, как Сухарева медленно сползает со стула. Савелий и Любаша кинулись на помощь.

– Воды, быстрее воды!
– выпалила Любаша.

Савелий метнулся на кухню и, расплескивая воду, поднес стакан к губам Карины.

– Что-то нервы у нее сдают в последнее время. Совсем полоумная стала, - проговорила Любаша.
– Не знаю, что и делать. Я и так и этак, ничего не помогает, точно нечистый дух вселился в нее.

Карина понемногу приходила в себя.

– Уходи.
– Немедленно... Я не могу тебя видеть, ты слышишь?!

Если в первое время Карина была необходима Савелию как воздух, как глоток чистой, колодезной воды, то последняя встреча не то чтобы его омрачала, сделала ее образ менее притягательным, но что-то разрушила в его сознании, остудила огненную иглу, которая вонзилась в самую сердцевину его сущности, и постепенно клубящийся свет, которым он жил, стал гаснуть, и спокойное, холодноватое мерцание наполнило его плоть. Но одновременно и Карина стала приобретать очертания зыбкие, полуреальные

и лишь изредка вспыхивали искорки ее ореола, и тогда Варежкин ощущал беспокойство, перекладывал вещи с места на место, словно стараясь себя и весь окружающий его мир привести в согласие, окунуться хотя бы на время в гармонию и плыть по ее спокойным волнам, по безмятежным холмам воспоминаний, забыв, что существует время, квадратные метры его каморки и тот изнурительный взрыв, имя которому - Карина.

Наступила весна и можно бы дать ее приметы в виде давно прокисших ручьев, обрюзгшего снега и рыхлого и сероватого озерного льда. .Можно бы упомянуть и о потревоженных лесных чащобах, но каморка не выезжала на своих скрипучих половицах туда, где воздух, пронизанный переменным стоком, окатывал мурашками спину, грудь и виски.

Варежкин просто отворил окно, чтобы дать сквозняку по-молодецки пройтись по всем затхлым уголкам и навести праздничный беспорядок в притихшем жилище. И сквозняк ворвался, словно почуяв добычу, и с маху принялся за работу. Савелий закрыл глаза и подставил лицо под ослепительный, напористый душ, в котором все перемешалось; отрывочные голоса жильцов, воробьиный галдеж, солнечные соринки и запах отсыревших досок. Кровь опрометчиво запульсировала в капиллярах и венах, но звон стекла, словно кто-то без оглядки рванул оконные рамы, стряхнул с Варежкина мощное оцепенение.

Савелий обернулся - и не поверил своим глазам: в дверном проему стояла Карина в легком красном плащике и ее волосы путались и развевались на сквозняке.

– Закрой окно, - спокойно сказала Карина.

Савелий растерялся, но окно закрыл.

– Я... я очень рад. Какими судьбами?

– Не выдержала я, Савелий, вот и пришла, - сказала Карина, закрывая дверь.

– Да что же ты стоишь, раздевайся!
– Савелий погог Карине снять плащ и повесил его на гвоздик.
– Проходи. Садись. Я рад, что ты пришла, - еще раз сказал Савелий, точно сам хотел убедиться в этом.

– А здесь вполне уютно, - сказала Карина и села на кушетку.

Жилье Савелия и вправду было довольно уютным.

Недавно он развесил часть своих полотен, отчего сразу стало просторнее и светлее.

– Даже не знаю, чем тебя угостить. Может, кофе? Или яичницу? У меня плитка хорошая, вмиг накалится.

– Кофе, пожалуй, выпью, а больше ничего не надо, - как бы в пустоту сказала Сухарева и стала внимательно разглядывать картины.

– Я не ожидал, что ты придешь.

– И я не ожидала, - все с той же отсутствующей интонацией произнесла Карина.

Савелий налил из термоса кофе, раскрыл пачку печенья и внимательно посмотрел на Карину.

– Что ты так усердно картины разглядываешь? Почти все они были на выставке..,

– Помню. Даже слишком хорошо помню, - Карина отпила глоток кофе.Поэтому и пришла.

– Что-то я не совсем пойму.

– А зачем понимать? Я тебе объясню. Все объясню, но сначала... Савелий, где ты видел мальчика?
– Карина посмотрела в глаза Савелия.

– Какого мальчика?
– недоуменно спросил Варежкин.

– Того - "За Магнитной Стеной".

Карина отвела глаза и стала крутить перстень на безымянном пальце.

– Хорошо, я расскажу, - Савелий встал и подошел к окну.
– Но ты опять сочтешь меня выдумщиком...
– Варежкин с минуту молчал, словно о чем-то раздумывая.
– Я расскажу, но мне очень важно, необходимо, чтобы ты поверила...

– Я поверю.

Савелий потер пальцами лоб, вернулся на место; залпом выпил кофе, закурил сигарету и после нескольких глубоких затяжек стал медленно, чтобы ничего не упустить, рассказывать.