За магнитной стеной, или Сновидения Варежки
Шрифт:
Далее шла неразборчивая подпись.
В один прекрасный день Варежкин в который раз приблизился к заветному столику. За происходящим наблюдало недреманное око Передрягина. Савелий быстро прочитал написанное "Никон, воздадим тебе должное!", улыбнулся, перевернул страницу, захлопнул тетрадь и хотел было уйти, как вдруг заметил невысокую женщину, которая как вкопанная стояла возле одной из картин. Савелий, делая вид, что разглядывает полотна, краешком глаза посматривал на нее, но в конце концов не выдержал и подошел.
– Вам понравилось?
– громким
Женщина, а это была Сухарева, вздрогнула и обернулась.
– Что вы сказали?
– Вам...
– Савелий на секунду запнулся, - вам... нравится?
– Медленным движением головы он указал на картину.
– А вам?
– в свою очередь спросила Карина.
– Не знаю... Мне показалось... Это... Это мок работы.
Сухарева смутилась, - Признаться, я не люблю подобную живопись, после некоторого замешательства сказала Карина.
– И название какое-то странное - "За Магнитной Стеной". Этот мальчик... Откуда вы его знаете?' На картине была изображена комната. По углам в напряженной позе сидели похожие на людей существа.
Посредине - на волнистом изумрудно-фиолетовом фоне - вставшая на дыбы ослица с изумительным, почти иконописным, женским ликом. Над нею парили два пустых черных кресла. А в правом верхнем углу отчетливо виднелся портрет улыбающегося мальчонки в золотой раме.
– От... куда знаю...
– не сводя глаз с Карины, почти по слогам произнес Варежкин, - Видел... Его портрет... Он там висел на стене.
– Где там?
– Сухарева невольно подалась вперед.
– За Стеной. Да, за Магнитной Стеной. Ночью. Еще падал снег, но потом прекратился...
– Какая стена? Какой снег?
– Невнятица, которую нес Варежкин, явно раздражала Карину.
– Вы можете объяснить толком?
– Эта картина... Я увидел ее во сне, даже не во сне. Это был не сон, а нечто иное. Я могу все рассказать. Рассказать с самого начала.
Карина оглянулась. В зал вошли несколько человек.
– Хорошо. Но только не здесь. Вот мой телефон, - Сухарева вынула из сумочки блокнот и быстро записала номер.
– Непременно позвоните.
Варежкин взял листок и нерешительно удалился, а Карина посмотрела ему вслед, на его налепьГй, мешковато сидящий пиджак, на брюки, не помнящие утюга, на его стоптанные башмаки, и снова вцепилась глазами в картину, точнее в ее правый верхний угол.
4
Надвигался Новый год, и вскоре Савелия попросили освободить помещение, Передрягин и тут пришел на выручку. Он выхлопотал на предприятии грузовик, помог справиться с картинами и долго тряс руку, желая житейских благ и творческих радостей, а когда вернулся в зал, то чуть было не прослезился при виде голых и осиротевших стен, а Варежкин тем временем ехал домой в продуваемом ветрами пальтеце, охраняя в кузове свои сокровища.
Мелькали степенные строения, толкались прохожие, поблескивали витрины магазинов, пока не пошел знакомый район, где людей поменьше, улицы, поуже, дома пониже да и воздух попроще.
К встрече Нового года Савелий почти не готовился.
Купил маленькую елку (большая и в дверь
Нутро быстро согревалось, в голове вспыхивали фантасмагории. Варежкин подошел к окну и увидел младенца, который с удивлением смотрел на него и пересыпал тоненькой струйкой из одной ладошки в другую золотистый и колючий песок.
Проходили дни, заваленные делами, суматохой, будничными невзгодами и нервотрепкой.
Недавно Савелий побывал у Сухаревой и теперь он то неподвижно лежал на промятой кушетке и, уставясь в потолок, выкуривал одну сигарету за другой, то вскакивал и нервно ходил взад и вперед, то снова ложился, вскакивал и подходил к окну, выходящему во двор, и как очумелый подолгу стоял возле него, словно пытаясь что-то вспомнить, что-то высмотреть в темных досках полуразвалившегося сарая.
– Неужели мне все померещилось? Какая-то фатальная ошибка, галлюцинация, астральный бред.
Самые невероятные догадки и предположения метались в воспаленных клетках мозга, не давали успокоиться, забыться, взять себя в руки. К тому же постоянно мозолили глаза отрешенно лежащие кисти и разбросанные как попало тюбики с красками. Савелий не выдержал и накрыл их газетой, а на недавно начатую картину набросил лохмотья - все, что осталось от его некогда любимой рубашки в горошек.
– Какая-то чертовщина!
– Савелий плюхнулся на кушетку, повернулся к стене и в который раз стал лихорадочно прокручивать встречу с Кариной.
В тот день он тщательно отпарил брюки, приобрел в комиссионке недорогой пиджачишко, сходил в парикмахерскую, после чего, посмотрев на себя в зеркало, сказал: хорошо. И было утро, и был вечер; день шестой суббота. И Варежкин шел к Карине, и снег под ногами раскалывался на звезды.- Вначале она была приветливая. Улыбалась. Взяла цветы, правда, пальцы нервничали. Понять можно - волнение. Цветы поставила в молочную бутылку. А потом вдруг замкнулась. Почему?
Варежкину вспомнились цветочные лотки, как он минут пятнадцать завороженно смотрел на стеклянные ящики в виде аквариумов, в которых горели свечи, как неловко было покупать стыдливые гвоздики - так покорно и смиренно они лежали.
Цветы... С них-то все и началось. Была же ваза. Могла и в нее поставить. Подумаешь, какие-то пожухлые сосновые ветки. С год стоят - не меньше. Предложил выбросить - ни в коем случае. Поставить их в какую-нибудь трехлитровую банку - нет-нет, нельзя. Они должны стоять там. Стоп...
Он вспомнил, что над сосновыми ветками, стоявшими на этажерке, белело пятно.
Ваза с ветками ей чем-то дорога. Белое пятно. Скорее всего висела фотография. Но чья? Мужа? Любовника?
Допустим, бросил, погиб. Память о нем? Смешно. Глупо.