За Москвою-рекой
Шрифт:
За одни сутки жизнь его перевернулась, и сейчас все то, чем он занимался до сих пор, казалось пустяками.
Накануне, когда он, подавленный всем, что узнал, ушел от Сергея, до его сознания не сразу дошла вся сложность положения. Он долго бродил по улицам. Разумеется, продолжать после случившегося прежнюю жизнь невозможно, он не может оставаться в доме отчима. Об этом даже думать нечего, но как быть с матерью, с сестрой?
Прежде всего, нужно поговорить с Милочкой. Приняв это решение, Леонид вернулся
— Скажи, мама, ты знала, что отец жив?
Лариса Михайловна схватилась рукой за сердце, опустилась на стул. Больше всего она боялась этого вопроса.
— Кто... кто тебе сказал? — еле выговорила она.
— Мать Сергея, Аграфена Ивановна, она видела папу в Доме инвалидов.
— Так я и знала! Эти фабричные всюду суют свой нос. Разве они дадут людям спокойно жить! —На щеках у нее появились красные пятна, лицо исказилось от злости.
— О чем ты говоришь? — закричал Леонид. — Какая, к черту, спокойная жизнь, когда мой отец там?! Там...— Голос его оборвался на полуслове.
— Не кричи, ради бога! Василий Петрович дома, услышит. Пойми меня, Леня, я не виновата—отец сам так хотел... Хочешь — спроси у него! — Лариса Михайловна поднесла к глазам кружевной платочек. Полные плечи ее вздрагивали. — Я всем пожертвовала ради вашего блага, всем!
— Хороша жертва... — Леонид хотел еще что-то сказать, но не смог — рыдания душили его. Он бросился на кровать, уткнулся лицом в подушку.
— Милочке не говори, — услышал он заискивающий шепот матери. Она вышла, тихонько притворив за с-обой дверь.
В доме было тихо. Леонид лег на спину, уставился в потолок. В голове не было мыслей, одно слово сверлило мозг: «Отец... отец...»
Милочка вернулась в первом часу и, увидев свет в комнате брата, спросила, не открывая двери:
— Леня, ты не спишь?
Он не ответил. Говорить с сестрой он не мог. Мысли его были заняты другим: что он скажет отцу, как будет оправдываться перед ним?
Всю ночь Леонид строил разные планы и тут же отбрасывал их один за другим. Ни жизненного опыта, ни знания людей у него не было, и будущее казалось ему почти безвыходным...
...В сквер прибежал Сергей.
— Адрес достал, — сказал он, протягивая бумажку, и опустился рядом на скамейку.
— Ну, я пойду... Спасибо. — Леонид хотел встать.
Сергей удержал его.
— Погоди, успеешь! — Он вынул из кармана сверток, развернул его, достал два бутерброда с колбасой и один протянул Леониду: — На, поешь.
— Не хочется.
— Мало ли что не хочется, а ты поешь. Киснуть тебе не пристало!
— Я ушел из дома, — сказал Леонид.
— Где думаешь жить?
— Не знаю.
— Понятно... А как с учебой?
— Сдам экзамены и попрошусь в заочный. Может
— Ерунда! Учиться нужно при всех обстоятельствах. Мы как-то уже говорили с тобой на эту тему. — Сергей проглотил последний кусок. — Чайку бы сейчас!
— Иди, пей...
— Успеется! Вот что, Леня, переезжай жить к нам. Спать будешь в столовой на диване... одним словом, мы отлично устроимся.
— А Аграфена Ивановна? Ты говорил с ней?
— Да ты не беспокойся! В молодости моя мама сама хлебнула немало горя и в жизни разбирается получше нас с тобой, поймет!
— Мне бы еще работу найти...
— Хочешь — поговорю с Николаем Николаевичем? Нам до зарезу нужен конструктор или чертежник. А ты замечательно чертишь. С расчетами справился бы?
— Конечно!
— Ну, так поговорить?
— Попробуй. Скажи ему, что мне нужно общежитие. Может, дадут...
— Никакого общежития тебе не требуется! Вечером прямо приезжай к нам. Слышишь, Леня? Я тебя ждать буду! А теперь мне пора, перерыв кончается. Ну, желаю удачи. — И Сергей побежал на комбинат.
3
Дом инвалидов находился километрах в шести от железнодорожной станции. Узнав об этом у пожилого обходчика, Леонид направился туда по широкой снежной дороге со следами автомобильных шин.
За дачным поселком начинался лес. Здесь было тихо, снег лежал чистый, нетронутый. Короткий зимний день угасал, солнце скрылось за серыми тучами, поднялся ветерок. Из леса потянуло холодом. Встревоженные галки кружились над верхушками старых берез. Леонид зябнул в полуботинках, без шарфа. Засунув руки в карманы пальто, он быстро шагал по пустынной дороге. И чем ближе подходил он к цели, тем все больше росла тревога.
На косогоре его догнала грузовая машина. Поравнявшись, шофер затормозил и, приоткрыв дверь, спросил:
— Далеко путь держишь?
— В Дом инвалидов.
— Мне тоже туда. Садись, подвезу.
Леонид влез в кабину, и машина тронулась.
— По делам или навестить кого? — Шоферу, видно, хотелось поговорить.
— Отец у меня там...
— Как? — Шофер покосился на Леонида. — Неужто отца родного бросил?
Краска жгучего стыда залила лицо Леонида.
— Я только вчера узнал, что он жив, — через силу ответил он.
— Да ну?! Разыскал, значит? Молодец! Вот обрадуется! Тяжело жить здесь одинокому! — Шофер покачал головой. — Проклятая война! Сколько людей загубила, искалечила, обесчастила!.. За три года работы в этом доме я такого нагляделся и наслышался, что и передать трудно. Одни сами скрываются — не хотят быть семье в тягость,— других покинули жены и дети. У некоторых никого в живых не осталось. Родные тоже мучаются... К примеру, вот ты: совсем молодой — разве тебе легко было расти без отца? Таких, как ты, много...