За Москвою-рекой
Шрифт:
— Ясно. Короче говоря, история в этом тесном мире вечно повторяется. У меня тоже всего полсотни. На худой конец поллитровочку, конечно, можно раздавить. Жаль! Такое событие хотелось бы отметить по-человечески. Сесть за столик, обложиться закуской и хоть на время позабыть о бренности жизни.— Борис уставился на Вадима.— Небезынтересно было бы узнать мнение служителя Парнаса.
— Что, если позвонить Лене? Она единственная дочь у своих свободомыслящих родителей, служителей искусства, и у нее всегда водятся деньги. Не замотаем же, вернем!— Последней фразой Вадим как бы оправдывался перед самим собой.
— Идея,— быстро согласился Саша.
Борис брезгливо поморщился, но промолчал.
Вадим вышел из телефона-автомата
— Порядок! Лена будет ждать нас у Моссовета,— сообщил он,—оттуда до «Арагви» два шага.
— У меня есть предложение,— оживился Саша.—
Раз в деле участвует представительница прекрасного пола, позовем и Милочку.
— Ну ее! — Борис швырнул сигарету и зашагал вперед. Он знал, что Милочка не придет.
Борис был очень злой на нее. Последнее время она, как ему казалось, держалась надменно, да и вообще вела себя весьма странно. Главное — не хотела встречаться с «им, даже от билетов в театр отказалась.
«Зазнайка! Подумаешь, видали мы таких!»—думал он, давая себе слово больше не звонить, прекратить знакомство. Но через короткое время его еще сильнее тянуло к ней. Может ли это быть? Он стеснялся признаться в этом даже самому себе, но временами тоска по Милочке становилась такой сильной, что он не находил себе места...
В ресторане после каждой рюмки Борис все больше мрачнел, говорил Лене грубости, чуть не подрался с Вадимом и, не вытерпев, наконец побежал к автомату звонить Милочке.
— Я очень плохо чувствую себя,— сказала она.
На его настойчивые просьбы прийти хоть на десять минут для серьезного разговора ответила, что это ни к чему, и повесила трубку...
«Ни к чему? Как бы не так! Назло всем возьму и женюсь на ней, тогда посмотрим». То, что Милочка может не захотеть выйти за него замуж, ему даже в голову не приходило. Приняв такое решение, Борис успокоился и вернулся к столику веселый.
3
Лариса Михайловна была в полном расстройстве чувств. Жизнь, налаженная ценой стольких ухищрений забот и сделок с совестью, рушилась, и уютный, богато обставленный дом, в котором каждая вещь была приобретена ею, превращался для нее в сущий ад. Правда, и раньше она не имела душевного покоя. Грозная тень калеки мужа вечно стояла над ее жизнью. Но она надеялась, что со временем дети встанут на ноги, все как-то наладится. А теперь... Леонид ушел, ушел, должно быть, навсегда; Милочка, обычно такая веселая, жизнерадостная, замкнулась в себе, редко выходит из комнаты и ни с кем не хочет разговаривать. Лариса Михайловна убедилась, что дети не приняли ее «жертвы», ее забот об их будущем,— и не только не приняли, но, как видно, сурово осудили ее поступок (о том, что, выходя замуж за Толстякова, она преследовала только эгоистические цели, Лариса Михайловна не задумывалась даже теперь). Вот и Юлий Борисович избегает встреч с нею. И наконец, к довершению всех бед, изменился и Василий Петрович — стал раздражительным, ворчит по каждому пустяковому поводу и говорит обидные резкости...
Часами сидела она у туалетного стола, с горечью разглядывала морщинки на лице, темные круги под глазами. Молодость прошла, никакая косметика не вернет ей былую свежесть и красоту. А ведь было время, когда многие, очень многие добивались ее благосклонности, в том числе и Юлий Борисович. А теперь?..
После долгих размышлений Лариса Михайловна решила, что ей непременно нужно повидаться с Юлием Борисовичем,— в конце концов он единственный человек, которому она может рассказать обо всех своих бедах и огорчениях, ничего не скрывая. Он разумный человек, он может дать хороший совет... И кроме того, не признаваясь в этом даже самой себе, она где-то в тайниках души надеялась, что такая встреча может привести к восстановлению их прежних отношений. Ведь она так одинока, так нуждается в поддержке!.. А если этого и не
В субботу она суетилась весь день. Уложила волосы у лучшего дамского мастера парикмахерской «Гранд-отель», сделала маникюр, заглянула по привычке в антикварный магазин и купила статуэтку пузатого китайского монаха из фарфора. Впрочем, даже такое удачное приобретение не обрадовало ее. Чтобы назавтра быть свежей и бодрой, Лариса Михайловна легла рано. Утром она поднялась чуть свет, приняла ванну, долго возилась у зеркала и потом, взяв такси, отправилась к Никитским воротам.
Когда она позвонила, Юлий Борисович лежал еще в постели. Накануне у него были Борис и Вадим. Сидели допоздна, и, кажется, они выпили лишку. Сейчас у него болела голова, слегка поташнивало. Он был зол на весь мир. Этот мальчишка заладил ходить к нему в гости, брал деньги взаймы и не возвращал. Мало того — пришлось два раза свести его в ресторан.
Накинув «а себя халат и ворча, что ходят, мол, всякие бездельники и не дают человеку отдохнуть даже в воскресенье, Юлий Борисович пошел открывать дверь. У порога стояла Лариса Михайловна в котиковой шубке и меховой шапочке. От неожиданности он невольно отступил назад.
— Можно?—спросила Лариса Михайловна, стараясь казаться веселой и непринужденной.
— Конечно... Хотя, по-моему, это и не очень разумно...
Делая вид, что не расслышала эту не слишком приветливую реплику, она разделась в передней, не спеша поправила перед зеркалом волосы и вошла в комнату.
Юлий Борисович последовал за ней с обреченным видом, даже слегка втянув голову в плечи, словно ожидая удара. Приход к нему Ларисы Михайловны в такую раннюю пору ничего хорошего не предвещал.
Никонов сошелся с Ларисой Михайловной в первый год войны, спустя месяца два после ухода Ивана Васильевича Косарева на фронт. До этого между ними установились легкие, непритязательные отношения. Бывая в фабрикоуправлении, Никонов обязательно заглядывал в контору, пошутить, посмеяться с кокетливой «плановичкой», говорил ей комплименты, рассказывал анекдоты, а иногда приносил маленькие подарки — плитку шоколада, флакон духов. Лариса Михайловна, в свою очередь, всячески давала понять, что молодой инженер ей нравится. Впрочем, новый помощник начальника механических мастерских заигрывал не только с «плановичкой». Все женщины — служащие комбината — находили его симпатичным и галантным кавалером.
Сдавая дела помощнику, Иван Васильевич попросил его не оставлять семью без внимания. «Лариса остается совсем одна с двумя детьми, ей будет нелегко... Прошу вас, Юлий Борисович, в случае чего, помочь ей»,— сказал он на прощание. Никонов даже обиделся: «Разве
об этом нужно просить?» Он взял на себя роль доброго опекуна и часто заходил к Ларисе Михайловне по вечерам.
Очень скоро между ними установились близкие отношения, и когда Толстяков тоже стал ухаживать за ней.
Юлий Борисович встревожился. Встать поперек дороги директору он считал по меньшей мере неразумным: захоти Василий Петрович — броня Никонова будет аннулирована и он окажется на фронте... К тому же у него никаких серьезных намерений не было: не станет же он связывать свою жизнь с женщиной, которая старше его на восемь лет, да еще с двумя детьми на руках!
И Юлий Борисович откровенно посоветовал Ларисе Михайловне подумать о будущем, о детях.
— Видишь ли, надеяться на возвращение твоего мужа нечего. В этой войне слова «пропал без вести» равносильны слову «погиб». Предположим, что он попал в плен,— разве он выживет? Если у Василия Петровича серьезные намерения, колебаться, по-моему, нечего. Он человек влиятельный, с большими связями, с ним ты и твои дети будете жить, как у Христа за пазухой. Ради тебя, ради будущности твоих детей я готов пожертвовать всем, даже моей любовью к тебе...