За Отчизну

Царевич Сергей

Штепан молчал. Шимон оглянулся, поискал глазами куда бы присесть, и, не найдя ничего, засмеялся:

– Да, не богато живешь, кузен! Гостю даже присесть не на что. Впрочем, табориту и полагается жить в бедности. Не правда ли?.. Однако, - сказал Шимон тюремщику, - принеси все же нам пару табуретов...

Усевшись на табурет, Шимон, не переставая улыбаться, продолжал:

– Надеюсь, любезный кузен не очень в претензии, что его доставили в этот кабинет. Но нам надо с тобой кое о чем поговорить, и в твоей воле или стать счастливым человеком, или... пойти вслед за своими наставниками Яном Гусом, Иеронимом

Пражским и Микулашем из Гуси.

– Ты подлец, Шимон, но не думай, что среди таборитов ты найдешь подобных себе!

Шимон залился хохотом:

– Ах, Штепан, ты еще ребенок! Но мы быстро из тебя сделаем взрослого мужа. Не сомневайся в этом.

Штепан медленно приближался к Шимону с искаженным, побледневшим лицом и сжатыми кулаками. Шимон невольно поднялся с табурета:

– Ну, ну, не забывайся, Штепан, ты не дома и не в Таборе... Тебе лучше быть поспокойнее, а то ты можешь нажить себе неприятности...

– Убирайся вон!
– вне себя от гнева закричал Штепан.

– Я удаляюсь, кузен. Вижу, что говорить с тобой, как с разумным человеком, бесполезно.

Дверь захлопнулась, и вновь Штепан остался наедине со своими мыслями. Так блестяще начавшаяся его работа для Табора в самый серьезный момент была прервана. Он даже не успел сообщить в Табор плоды своей деятельности.

В каземат вошли трое - тюремщик и два человека с молотом и наковальней в руках. Один из них поставил на пол наковальню и безучастно бросил:

– Правую ногу сюда!

В это время его товарищ снял с пояса тяжелые кандалы и надел их на правую ногу Штепана. Несколькими сильными ударами молотка была расплющена заклепка.

– Теперь левую!

Через несколько минут руки и ноги Штепана оказались закованными в железные кандалы.

Окончив работу, посетители ушли, и Штепан заметил, что вместо обычного обеда на окне стоит глиняная чашка с водой и кусок черного сухаря, Ночью его чуткий сон был внезапно нарушен легким толчком в бок. Штепан привстал на соломе и открыл глаза. Перед ним с фонарем в руке стоял тюремщик. Впервые Штепан услыхал его голос, низкий и угрюмый:

– Следуйте за мной.

При слабом свете фонаря они спустились с башни и прошли через длинные, мрачные коридоры замка. Шаги гулко отдавались в каменных сводах среди тяжелой, зловещей тишины. Миновав несколько совершенно одинаковых пустых комнат, они оказались в просторном помещении со столом посередине, на котором стояли два подсвечника.

За столом сидели несколько человек; почти все они были в черной одежде священников, с поблескивавшими на груди серебряными распятиями. На столе, напротив отца Гильденбранта, занимавшего центральное место за столом, стояло серебряное распятие и лежала толстая книга в кожаном переплете. У дверей стояла вооруженная стража.

– Бакалавр Штепан Скала, вы знаете, перед кем вы стоите?
– негромко и внушительно произнес отец Гильденбрант.

– Нет, не знаю, - спокойно ответил Штепан.

– Вы находитесь перед лицом комиссара инквизиции святого престола и перед представителем его милости германского императора и короля венгерского и чешского Сигизмунда.
– Отец Гильденбрант глазами указал на внушительного мужчину в богатой рыцарской одежде, глубокомысленно охорашивавшего свою окладистую каштановую бороду.

– Бакалавр Штепан Скала! Вы, предавший душу

дьяволу и погрязший в ереси гуситов, коварством и сатанинской хитростью под чужим именем прокравшийся в стан верных католиков как соглядатай и мошенник, заочно осуждены и будете сожжены на костре. Но святая церковь - милосердная мать своих детей, а не грозный судья. Раскаяние и отречение от дьявольской ереси даст вам возможность надеяться на милость господню, святого отца и императора. Вы меня поняли?
– строго спросил отец Гильденбрант.

– Да, понял, - прозвучал в комнате ответ.

– Если вы поняли, так что же вы нам ответите?
– вое суровее и тверже становился голос инквизитора.

– Ничего, - невозмутимо сказал узник.

– Бакалавр Штепан Скала!
– услышал Штепан знакомый голос с краю стола и, повернув туда голову, встретился с сильно постаревшим, но хорошо памятным ему мерзким лицом Яна Противы.
– Я хорошо вас помню и по Праге и по Констанцу. Вы всегда были близки к исчадию дьявола архиеретику Яну Гусу и сейчас говорите так, словно в вас вселился смердящий во грехах дух того ересиарха, да будет проклято во веки веков его имя!

– Аминь!
– почти хором отозвались все сидящие за столом.

– Штепан Скала!
– возвысил голос отец Гильденбрант.
– Мы не станем тратить на вас время: вот список вопросов, на которые вы нам дадите ответ - добровольно или не добровольно, как сами пожелаете.

Один из сидевших за столом священников встал и, взяв со стола исписанный лист бумаги и подсвечник, подошел к Штепану и приблизил к его глазам бумагу. Первое, что прочел Штепан, была фраза, написанная красивым готическим шрифтом по-немецки: "Что и когда писал главарь бунтовщиков Ян Жижка из Троцнова польскому королю?"

– Уберите бумагу, я ничего не знаю.

– Так, превосходно!
– оскалил длинные желтые зубы отец Гильденбрант.
– Вижу, что бакалавр все забыл, придется ему помочь кое-что вспомнить, а кое-что, - выразительно произнес инквизитор, - заставить навеки забыть! Господин управляющий замком, возьмите этого злодея на свое попечение и вместе с палачом займитесь им, а завтра доложите нам результаты.

Из темноты выступил высокий человек, а с ним двое слуг. Штепана увели в башню.

Всю ночь горел багровый свет в узеньком окошечке в нижней части одной из башен, и часовой, до самого рассвета размеренно шагавший у подножия башни, слышал глухие, сдавленные звуки, доносившиеся из-за решетчатого маленького оконца, проделанного в стене на одном уровне с землей. Когда заглушенные каменными плитами стоны переходили в крик, часовой останавливался, а затем, снова вскинув на плечо тяжелую алебарду, продолжал все так же размеренно и бесстрастно вышагивать вокруг башни.

Штепан лежал навзничь на соломе и тяжело дышал. Лицо было в запекшейся крови, глаза полузакрыты. По временам его дыхание перемежалось тихим стоном. Заметив наклонившееся над ним злорадное лицо Шимона, Штепан, обессиленный за ночь пытками, закрыл глаза. Шимон покачал головой и с циничным смешком подмигнул тюремщику:

– Сразу видать, что побывал ночку в лапах у Вальтера Рыжего!

Но в суровом лице тюремщика Шимон не встретил поощрения своей насмешке - на него с немым укором и презрением глядели угрюмые серые глаза.