За полвека до Бородина
Шрифт:
Впоследствии вы в этом убедитесь.
— Я сроду не врал, — обиделся и денщик. — А говорю то, что сам видел. — И, встав из–за стола, пошел из флигеля вон.
Миша, сидевший рядом с Ваней у самой двери, пошел следом за Акимом Прохоровичем.
— Вань, — позвал Миша, — пойдем с нами!
И мальчики вместе со старым солдатом вышли из людской.
— Нехорошо это, на ночь глядя, всякие страхи пе–реталдычивать, — проговорил Аким Прохорович сердито. — Да и разве о мертвом, Петре Алексеевиче надо вспоминать? Он живой–то
— А ты скажи, скажи, Аким Прохорыч, — пристал к старику Миша и потянул денщика за рукав.
Старик улыбнулся и пошел к стоявшей неподалеку беседке. Удобно усевшись на скамеечке, и старик и оба мальчика посмотрели друг на друга, и все враз поняли, как хорошо, что ушли из темной и душной людской на вольную волю, под месяц и звезды.
Аким Прохорович поглядел на мальчиков и произнес с улыбкой, предвещавшей, что рассказ его будет и веселым и интересным:
— Не помню, рассказывал ли я, как государь Петр Алексеевич оделся однажды солдатом да и зашел в кабак?
— Нет, нет, не рассказывал, — перебивая один другого, проговорили мальчики и уставились на старика, ожидая от него истории, занятной и увлекательной.
— Ну, ладно. Оделся, значит, государь как–то в солдатский кафтан да и зашел в кабак. Видит — сидит, пригорюнившись, служивый, щеку рукой подпер и едва не плачет. «Что с тобой, братец?» — спрашивает царь. «Друг у меня помер», — отвечает солдат. Пожалел его царь и, хотя редко кому из солдат чарку подносил, на сей раз правило свое переменил и велел целовальнику принести две рюмки.
Выпили царь с солдатом, а как выпили, то захотел солдат отблагодарить своего благодетеля и упросил целовальника дать ему с новым его товарищем еще две рюмки водки. «Только денег у меня нет, — сказал солдат, — а возьми ты у меня за водку мой тесак». Знамо дело — тесак подороже двух рюмок стоит, ну, кабатчик тесак и взял.
Петр Алексеевич и спрашивает у солдата: «Что ж ты наделал, дурья голова? А ну как государев смотр, что тогда?»
Засмеялся солдат — выпил уже и расхрабрился, конечно:
«Эка невидаль — царь! Да разве царя нельзя надуть?»
«Интересно, как это ты меня надуешь?» — подумал Петр Алексеевич и с тем распрощался с солдатом.
На следующее утро приехал он в полк, где служил его вчерашний сотрапезник.
«Выстроить полк!» — приказал государь.
Полк выстроили, и царь, обходя строй, тут же признал солдата.
«Руби голову соседу слева!» — приказал он солдату.
Знал, конечно, что тесака у него нет и приказ его солдат не выполнит.
А у солдата тесак был, да только деревянный. Он его ночью из лучины сделал и вместо настоящего, железного, в ножны вложил.
Что делать? Взмолился солдат: «Ваше императорское величество! За что невинно душа пропадает?» — «Руби, я тебе приказываю!» — повторил государь.
«Выполняю царский приказ! —
И с тем вытащил из ножен лучину.
Мальчики смеялись, крутили головами, радуясь счастливому концу истории и тому, что рассказ старика был столь занятен.
То ли услышав их смех, то ли еще отчего, но вдруг увидели они, что идет к беседке сам Ларион Матвеевич.
— Вот вы где, — сказал отец ворчливо, — а то ищу Михаила, а его нигде нет. Тебя, Аким, ищу — и тебя нигде нет. А вы вон где — в беседке да, оказывается, рядком. — И спросил неожиданно совсем другим тоном: — Хорошо вам вместе–то?
— Видит бог, хорошо, ваше благородие Ларион Матвеевич, — ответил старик.
И Миша эхом откликнулся:
— Хорошо, батюшка.
— Ну–ну, — проговорил Ларион Матвеевич и, как–то загадочно взглянув на сына и старого денщика, проговорил: — Пойдем со мной, Аким.
А Миша, оставшись наедине с Ваней, молча протянул ему любимый свой пистолет.
Ваня взглянул на игрушку равнодушно.
— Бери, — сказал Миша, недоумевая.
— Барская забава, — солидно проговорил Ваня. — Зачем она мне?
— На память обо мне, — сказал Миша, — завтра я уезжаю.
Ваня взял пистолет и стоял, не зная, куда девать игрушку и что с нею делать.
А Миша резко повернулся и быстро побежал к себе, немного обиженный на Ваню за то, что не сумел он оценить его дружеского дара.
5
Вернувшись к себе, Миша неотступно думал над тем, что ждало его завтра. Он так и не поставил трубачей на башни и не поднял флага на самой высокой башне крепости — донжоне. Медленно раздевшись, он лег в постель, жесткую, чистую и холодную, и сегодня его спартанское ложе впервые за последние три года понравилось Мише — до пяти лет постель мальчика была еще младенческой, теплой и мягкой, и он всегда с приятностию вспоминал ее, но на сей раз и эта постель. показалась весьма комфортною и удобной, а главное — своею и родной.
«Как–то будет на корабле?» — думал Миша, не засыпая, и долго глядел в темноту, прислушиваясь, как затихает дом и отходят на покой все его многочисленные обитатели — чада, домочадцы и дворовые люди.
Прежде чем уснуть, он стал думать о том, что возьмет с собою. Начал с игрушек, но тут же сам себе сказал: «Не надобны», потом перебрал в памяти книжки и, когда наступил черед вещей и одежды, заснул.
Он спал на боку, подтянув ноги к подбородку, сжавшись в комочек и укрывшись с головой одеялом. Ему снилась маменька. Наяву он редко вспоминал о ней, а вот в сновидениях она часто приходила к нему. Маменька пришла к нему в спальню, взяла его руки в свои и вывела Мишу за порог.