За полвека
Шрифт:
Небо будет высокое, как над посадочной полосой,
Только нет разметки на ней, -
значит так, не прибыв никуда,
Сесть не сможешь —
ну что ж, продолжай свой путь. Это просто:
Обогни прибрежные дюны,
когда горизонты в сумерках
Выпивают море до дна и съедают верхушки холмов,
Да и сам ты давно в темноте… А поэтому вспомни
Как чёрные пашни заглатывали
треугольнички белых домов,
Вспомни
поначалу отсвечивает зеркальный песок.
Силуэт коряги.
Скала, о которую рвутся тряпочные буруны.
Островки сползают в туман
и с ним постепенно сливаются.
Голенастые птицы шагают
на ходулях негнущихся ног.
И доедешь до дома.
И всё так же сказать тебе нечего, верно.
Но зато ты узнал, что отныне и навсегда
Ты любые пейзажи измеришь
одной единственной мерой —
Гранью моря и суши, где только земля и вода.
262.
Памяти Станислава Лема.*
Борису Стругацкому
Один из нас. Разве чуть постарше.
(Что врать-то? Ведь ты — не только о нём.)
Но как Йону Тихому ты расскажешь?
И надо ли рассказывать, да и о чём?
Заткнёт он, что ли, тряпками чёрные дыры?
На факелы Сириус разберёт?
Луну раскрошит? Ведь не хватит в мире
Камней на порядочный памятник… Так вот:
Хоть монументы, хоть жалкие камеи —
На кой они сдались, те сепульки, ему?
Хоть выруби экраны — не станет темнее
Настолько, чтоб — похоже на эту тьму.
Какая рифма теперь, кроме "немо"
И верно сливается с именем его?
Или разыскать в лабиринте неба
Какую-нибудь новую? Для чего?
"Куда нам плыть?" Вот — пустая палуба.
Что ж, люк задрай, иллюминаторы закрой.
Сколько ты книг туда ни затолкал бы,
Полка всё равно останется с дырой.
Так вот и молодость наша провалилась
В чёрную дыру мимо всех планет…
А теперь, поверь уж, сделай милость,
Что на звёздах жизни и вправду нет,
Что изменилась звёздная карта,
Что не сочинитель романов, не имярек —
А в две тысячи шестом, 27-ого марта
Умер "Не календарный,
Настоящий двадцатый век".
263.
Утром пахло влажной землёй, хотя и не было ночью дождя.
Лена
В лапах мохнатых и страшных
Колдун
А.Блок.
Когда без дождя влажной земли запах
С рассветом вламывается
в раскрытые окна дома,
Когда весне не сидится у колдуна в лапах,
"В лапах мохнатых и страшных" — то всё по другому:
Голые ветки — зачем же тьму протыкать им?
Чтоб оказаться в другой такой же тьме?
Тьма на тьме — ведь страшней,
чем закат на закате,
Ночь-то в ночи
не позволит, чтоб "два в уме",
Только совам дозволено с ней не считаться:
Ибо весенний торжествующий крик совы
Будит,
высвобождает из тьмы веселье акаций
И шевелит рассыпанные тени
мелкой листвы.
Ну, ветки — голы, но тьма — уж куда голее!
(Там, где не знают о свете —
никчёмна тень…)
Но если сирень разрывает сумрак в аллее,
Тьма не посмеет, не сможет — если сирень!
264.
ЗЕЛЁНЫЕ СТИХИ
В зелёном, весёлом покое,
Когда бы не громкая птица -
Шуршанье покоя — такое,
С которым и сон не сравнится,
Когда бы не громкая птица
Над спрятанной в чаще рекою.
…И заросли влазят по склонам,
Не зная, что значит топор,
И сонные мальвы в зелёном
Висят над приречной тропой,
Могучая зелень покоя -
Над ней даже солнце — зелён…
И зИлена пена левкоев,
И тень под твоею рукою…
Камланье лягушек такое…
В кувшинках — зелёновый звон!
А если и выторчит сонный
Репейник, сердит и лилов,
То медленно ветер зелёный
Всплывает из трав и стволов,
Смеясь, покружит над толпою
Зелёных серьёзных шмелей и —
Туда, где бредут с водопоя
Зелёные козы, белея.
В зелёном покое платана
Так весела музыка сфер,
Что "Вечный покой" Левитана
Тут был бы и мрачен, и сер.
В зелёных разгулах бурьяна
Тут нету богов, кроме Пана,
(Нет больше богов, кроме Пана!).
И эти два синих пруда,
Покрытые ряской зелёной -
Глаза его — весело сонны:
Смотреть не хотят никуда…
Дордонь
265.
…Это — о лете?
Гул океана.
Гул океана.
Эхо от туч.
Зелены сети,