За последним порогом. Академиум

Стоев Андрей

– А ты знаешь, что моя мать стала Высшей?

Стефа резко остановилась и внимательно на меня посмотрела.

– Ты не шутишь?

– Об этом пока мало кому известно. Она вернётся из своего отпуска через несколько дней и тогда, наверное, будет какое-то объявление от Круга Силы. Я не знаю, что там за процедура в таких случаях.

– Я хоть и считала это возможным, но на самом деле не верила, – задумчиво проговорила Стефа, двинувшись дальше. – Спасибо, что сказал, у нас будет хоть какое-то время, чтобы подготовиться к такому

объявлению, – она усмехнулась. – Ольге сейчас придётся совсем нелегко, многие родовичи будут просто в бешенстве. Высшая целительница, ну надо же! И род так бездарно её потерял из-за Ольги.

Некоторое время мы шли в молчании.

– Ах да, мы отвлеклись, – снова заговорила Стефа. – Так вот, чтобы структурировать источник и превратить его в родовое святилище, не обязательно быть Высшей. На самом деле нужно только сродство с Силой, понимаешь?

– То есть мы с Леной можем создать святилище, так?

– Да, можете. И поскольку вы не Высшие, то вы можете спокойно сливаться с Силой, не боясь в ней раствориться. Вам не нужно ограничиваться Аспектом. Будете иметь даже больше возможностей, чем имеет Мать рода, причём без всяких обязательств. Вы получили невероятно щедрый дар, Кеннер.

– А нам не придётся становиться родом?

– Между родом и святилищем нет прямой связи. Оно нужно роду исключительно для того, чтобы поддерживать линию Высших. Род – это прежде всего Высшие, которые не служат князю. А есть у них Аспект или нет – это их внутреннее дело. Вы сейчас с Милославой, к примеру, можете отделиться в род и без всякого святилища, хотя я не представляю, зачем бы это могло вам понадобиться. Вас слишком мало – даже со святилищем не будет гарантии, что у вас возникнет надёжная линия Владения. В один прекрасный момент ваш род может оказаться родом без Высшей или даже вообще без Владеющих. То есть фактически семьёй простолюдинов, причём без гражданства. Такие случаи вырождения известны, несколько родов так и исчезли.

Сегодня день открытий какой-то – за эти полчаса я узнал о Высших и родах больше, чем за последние несколько лет.

– А теперь ответь-ка мне, бабушка, – сказал я, внимательно на неё посмотрев, – что ты на самом деле от меня хочешь? Я верю, что ты не стала бы утаивать что-то жизненно важное, однако тут другой случай. Это, без сомнения, очень ценная информация, но я бы не умер и без неё. Почему ты решила это мне рассказать?

– Такой молодой, и уже такой циничный, – осуждающе покачала головой Стефа. – Но вообще-то я действительно хотела бы попросить тебя об услуге. У вашей семьи два голоса в Совете Лучших, верно?

Совет Лучших Людей при князе был чем-то вроде боярской думы, и у нас действительно было там два голоса. Мать получила голос как Владеющая после аттестации на девятый ранг, а я получил его после совершеннолетия, когда официально зарегистрировался в качестве главы аристократического семейства. Мы не участвовали в работе Совета – мать не хотела

тратить на это время, а у меня его просто не было. Однако эти голоса были ценным активом, и ясно было, что их не оставят без внимания. Вот и не оставили.

– Верно, – согласился я. – У тебя намечается важное голосование?

– Через три недели будет решаться вопрос о выдаче нам ограниченной лицензии на добычу. Князь не против, но в Совете у нас есть недруги, и нам нужна ваша поддержка. Я, конечно, понимаю, что Милослава может не захотеть отдать голос Ольге…

– Какие бы у неё ни были отношения с Ольгой, моя мать знает, что такое долг перед семьёй. Она проголосует как надо.

Глава 3

Смоленский вокзал был огромен. Он был раза в два больше немаленького Владимирского, не говоря уж о крохотном Ладожском. Именно сюда приходили поезда из Смоленского и Киевского княжеств, из большей части городов Священной Римской Империи и от греческих христиан. А чуть в стороне тянулись километры путей грузовой станции, где сейчас царила суматоха – туда непрерывно прибывали эшелоны с новым урожаем из Киева, и башни нового элеватора, выкрашенные в весёленький цветочек, уже вовсю принимали первое зерно этого года.

Сегодня вечно хмурая Балтика прислала нам осеннюю морось; мы стояли, повернувшись спинами к сырому пронизывающему ветерку, и болтали ни о чём. Гудок паровоза заставил меня прервать фразу и обернуться – к перрону медленно подползал поезд Константинополь-Новгород.

– Ну наконец-то! – сказала Ленка, глянув на свои часики. – На восемь минут опоздал.

– Напиши жалобу, – хмыкнул я. – Они обязательно ответят, а ты поучишься, как нужно посылать недовольных. Откроешь для себя новый мир и узнаешь, что бить людей вовсе не обязательно.

Серо-голубая туша паровоза поравнялась с нами, и я поморщился от неприятного воя паровой турбины. Мимо проплыл паровозный тендер-цистерна, за ним багажный вагон, и сразу за багажным пошли вагоны первого класса. Наконец, лязгнув сцепками, поезд остановился, и тут же в тамбурах засуетились проводники. Мы рассчитали верно – третий вагон первого класса оказался точно напротив нас. Дверь распахнулась, и вслед за парой каких-то купчин с помятыми лицами в проёме возникла мама.

– О, боги… – тихо сказала Ленка.

Мама была одета в отглаженную выходную форму с нашивками ветерана-вольника. На ремне, подчёркивающем тонкую талию, висела кобура с пистолетом. С её фигурой выглядела она как госпожа из сексуальных мечтаний мазохиста.

– Ну ты прямо валькирия! – восхищённо сказал я, целуя её в прохладную щёку. – А пистолет зачем?

– Дарственный, – ответила она, и добавила, хихикнув как девчонка: – От боевых товарищей.

– Носи его в лечебнице, – посоветовал я. – Поверх белого халата будет смотреться потрясающе. Пациенты будут как шёлковые.