За пределами желания. Мендельсон
Шрифт:
— Каким образом? Я ведь дал строгие указания...
— Знаю, — перебил Карл, поднимая пухлую руку. — Но я напугал его. Сказал ему, что я из полиции. Ты бы удивился, как много людей верят, когда говоришь им, что ты из полиции. Показываешь какое-нибудь удостоверение — я, например, помахал своей старой клубной карточкой. Администратор удовлетворён и сообщил всё, что я хотел знать.
— Ну что ж, — с вызывающей иронией произнёс Феликс, — теперь, когда ты нашёл меня и всё выяснил, что ты собираешься делать?
— Посмотрим, — уклончиво ответил
— Я уезжаю через несколько дней с Марией в Париж. У неё там контракт. — Впервые друзья смотрели друг на друга с открытой враждебностью, готовясь к схватке. — Ты хочешь знать что-нибудь ещё? Или помашешь своей карточкой и заставишь меня исповедаться?
Карл проигнорировал насмешку Феликса.
— А что ты будешь делать после её парижских гастролей?
— Не знаю пока. Она упоминала о гастролях в Вене.
— А затем? — Голос Карла дрожал от гнева. — Потом гастроли в Милане. Или в Берлине, или в Лондоне, или в Санкт-Петербурге... И ты ездишь повсюду, куда ездит она. Ты будешь колесить по Европе в почтовых каретах, сопровождать её, заниматься багажом и организацией поездок. Что-то вроде секретаря-компаньона-администратора-любовника в одном лице. В каждом городе вы будете получать приглашения и цветы, которые бывшие любовники будут ей посылать, и слышать сплетни о её прежних связях. На репетициях ты будешь терпеливо ждать в её уборной или в отеле и смотреть каждый спектакль — из-за кулис, конечно, — пока не прослушаешь «Севильского цирюльника», «Лючию» и «Норму» по двести раз и не сможешь больше выдержать ни единого такта. И ради этого ты, внук Моисея Мендельсона и великий музыкант, покинешь жену и детей!
Карл резко оборвал себя.
— Ты дурак! — выкрикнул он. — Разве ты сам не видишь, к чему ведёт эта жизнь? Разве не видишь, что сейчас ты во сто крат несчастнее, чем был в Лейпциге?
Феликс был поражён горячностью своего друга. Он никогда не видел Карла в гневе. Это было устрашающее зрелище. Он, казалось, сделался выше и шире в плечах. Его тяжёлые челюсти сомкнулись в задиристой решительности. Легко можно было понять, как он напугал администратора отеля. И он говорил правду... Феликс признавал это, что было хуже всего, так как правда было последнее, что он хотел услышать.
— Возможно, — ответил он, — возможно, ты прав, но по крайней мере Мария даст мне любовь.
— Ты хочешь сказать, секс.
— Называй как угодно. — Он устало пожал плечами. — У любви много лиц. Кажется, китайцы называют её деревом со многими ветвями. Кто может уточнить, сколько секса нужно для любви? Считается, что слишком много секса убивает любовь, но я чертовски хорошо знаю, что недостаток секса уж точно убивает её. — К нему вернулась агрессивность. — Как бы там ни было, что ты знаешь о любви? Ты никогда не любил.
— Но у меня было полно секса, и я уяснил для себя одно: он недолговечен. Кто строит любовь на сексе, тот строит её на песке. — Карл резко замолчал и смерил Феликса холодным, почти враждебным
Это замечание застало Феликса врасплох. Он всегда анализировал её чувства, но никогда не думал о своих собственных. Возможно, Карл был прав, но сейчас было не время дискутировать по этому вопросу.
— Не кажется ли тебе, что это должен решать я сам? — хмыкнул он, находя убежище в иронии.
Карл проигнорировал сарказм и продолжал, упирая на последнее заявление:
— Ты знаешь, что я прав. Ты думаешь, что любишь Марию, потому что она тебе нужна, а она нужна тебе, потому что ты одинок, растерян и страшишься будущего и тебе нужен кто-то, кто мог бы успокоить твою совесть и твои страхи поцелуями и ласками. Потому что ты не хочешь оставаться один на один с собой. И ты...
Вот она, правда, голая правда.
— По крайней мере, она меня любит! — почти прокричал Феликс, чтобы прервать неумолимый поток речи своего друга.
— Да, — признал Карл с мастерски наигранным спокойствием. — Да, она любит тебя. Она любит тебя, как любит этот тип женщин, — каждым нервом, каждой клеточкой своего тела. Такая любовь — это оковы, болезнь. Она знает, что вы не созданы друг для друга, что вы погубите друг друга. Такая любовь не приносит счастья.
— Это лучше, чем вообще без любви.
— Откуда ты знаешь, что Сесиль не любит тебя так же глубоко и сильно, как Мария?
— Сесиль! — Её имя вырвалось у него как фырканье. — У неё странная манера проявлять любовь.
— Это тоже правда, — согласился Карл, — но ради Бога, разве ты не понимаешь, что она продукт своего воспитания? С детства её учили быть леди, подавлять свои чувства. Но в ней тем не менее горит пламя любви, подлинной любви. И если бы ты только дал ей шанс...
— Шанс быть благородной? — усмехнулся Феликс. — Быть милосердной? Открыть объятия и простить своего раскаявшегося мужа?
Внезапно в нём не осталось ничего, кроме гнева — тёмного, всепоглощающего раздражения против этого коренастого, краснолицего человека, стоящего перед ним, этого бывшего друга, который был слишком прямым и проницательным, который отказывал ему в сочувствии и разбивал его неубедительные, неискренние доводы.
— Почему бы тебе не вернуться в Лондон? — бросил он, отталкивая стул и вскакивая на ноги. — Кто дал тебе право вмешиваться в мои дела?
— Наша дружба! — Карл ударил тяжёлым кулаком по столу. — Я не позволю тебе ломать свою жизнь.
Ответом ему был резкий, насмешливый смех.
— Ты можешь стучать кулаком и орать, сколько тебе угодно. Я уезжаю с Марией, и ни ты, ни кто другой не может этого изменить. Я даже не хочу больше тебя видеть.
Не веря своим глазам, дипломат наблюдал за тем, как его друг детства выскочил из ресторана. Он видел, как тот стоял на дожде, пытаясь поймать экипаж на пустынной улице, затем, сгорбившись, бросился вперёд и скрылся из глаз. Но он знал, что урезонивать Феликса бесполезно — это ничего не даст.