За синими горами
Шрифт:
— Правда? — улыбаюсь я совершенно искренне. — А я уж и не надеялась почти. Ты себе представить не можешь, насколько неудобно выглядеть юной. Тебя постоянно воспринимают несмышленой малолеткой, смотрят сверху вниз, надо столько усилий приложить, чтоб тебя хотя бы просто услышали! Меня достали просьбы позвать маму. Муж со мной уже скоро по улице будет идти стесняться.
— Ой, лукавишь, Ларис, — не верит мне Анхен. — Люди мечтают о вечной молодости. И не только те, что с обожанием взирают на вампиров. Все.
— Не соглашусь. Вечная молодость была бы замечательна, будь она как у вампиров — для всего
— Ты бы знала, как жаль, что ты не вампир, — вздыхает в ответ Владыка. — Тебе столько дано, а ты не хочешь даже пытаться… Ведь ты моя, Лара. Мое сердце, моя душа, моя совесть…
— Так моя ли вина, что ты уничтожил собственную душу? Разбил ее вдребезги, а теперь тщетно пытаешься склеить осколки?
— Но я люблю тебя, Ларис. Неужели это совсем ничего для тебя не значит?
— Это льстит моему самолюбию, — признаюсь ему честно. — Очень льстит, правда. Но ответить мне нечем. Я смотрела на вас сегодня, пока вы беседовали. Двое мужчин, интересных, знающих, увлеченных. Но только один из них настоящий. Не ты. Прости. У меня нет другого ответа.
Они с Ясей уехали через день. Целый день на сборы, прощания, слезы, обеты. К нам приходила бабушка, тетушки, кузены, кузины. Желали Ясеньке счастья, желали удачи. Бабушка плакала. Яся держалась. Смотрела на всю суету вокруг нее скорее недоуменно, больше следила, как мне кажется, чтоб папа опять не потерялся. И лишь когда Анхен открыл перед ней дверцу своего огромного черного внедорожника, приглашая садиться, словно очнулась:
— А почему одно кресло детское? А Ксюша? Она разве не едет?
И, услышав «нет», отчаянно, безнадежно расплакалась. Вцепилась в сестру — хмурую, молчаливую. Пытающуюся держаться из последних сил. Но тут… тут они рыдали уже обе, а мы медлили, не решаясь разорвать их.
— А ведь ты могла бы этого избежать, — укоризненно взглянул на меня Анхен.
— Какой ценой? Разрушив все, что мне дорого? И добившись в итоге того, что всем станет вдесятеро больнее?
— Но себе ты оставляешь лазейку.
— А ты хотел, чтоб у твоей дочери была мать. И ты поклялся.
— Да, — кивает он. — Я поклялся.
Смирившись с тем, что в Страну Людей я с ним не поеду, Владыка попытался расплатиться с нами за все, что мы сделали для его дочери. Но его деньги заинтересовали Андрея так же слабо, как и меня:
— Все, что я делал, я делал для своей жены и своей дочери. Не для вас. Вы вправе воспользоваться плодами, но оценивать свою любовь я не позволю.
— Я согласен, не все можно измерить деньгами. Но, скажем, перевод в Москву, в одну из ведущих клиник… или должность главврача в этой… Я мог бы устроить.
— Не приму, не тратьте зря силы. И если вы действительно считаете себя обязанным нам хоть немного — оставьте в покое мою жену. Вы потеряли ее. Давно и, я уверен, навсегда. По доброй воле она к вам не вернется. Так умейте проигрывать достойно.
— Я просто пытаюсь быть благодарным. Разве это, по-вашему, не достойно?
— Оплатить свой долг? — поддержала
Он поклялся. Я знаю, его клятвы не самые нерушимые в мире, но он поклялся, а это лучше, чем ничего. И еще одну клятву с него я потребовала:
— Ты помнишь птичку, что я нашла когда-то? Ты еще верил, что Лоу ее заколдовал.
— Было бы сложно не поверить.
— Но все же попробуй. Я подарила ее нашей дочери, как единственный способ связи со мной. Она коэрэна, она не будет видеть лишь тень. Она увидит меня во плоти, услышит, мы сможем общаться. Поклянись, что не станешь мешать. Что не отнимешь. Ты говорил, что нашей дочери нужна мать. Так не лишай.
Он вздыхает. Молчит, сжимая недовольно губы. Потом все же решается.
— Хорошо. Я клянусь. Птичка останется у Аси и я не стану препятствовать, чтобы она носила ее. Надевай, где ты ее прячешь? — оборачивается он к дочери.
— У меня ее нет, — отвечает ребенок. — Она спрятана. В очень тайном месте. Вот найду и тогда надену.
— А мне не расскажешь, что это за место?
— Нет. Это наш с мамой секрет.
— И по-твоему это разумно? — вновь поворачивается он ко мне. — Ты обнадеживаешь ребенка столь ненадежной вещью, да еще и боишься рассказать мне, где эту вещь искать. Она же совсем дитя, Лара. А если она не найдет? Кто будет виноват, снова я?
— Она обязательно найдет, Анхен. И мы с ней обязательно увидимся. Не волнуйся, я видела это во сне. Одном из тех, что непременно сбываются.
Он лишь качает на это головой, веря, не веря — я не знаю. Главное, что не отказывая.
— Я бы хотел, чтоб ты пришла и в мои сны.
Что ответить на это? Лишний раз повторить все то, что не раз уже сказано? Молчу. Его сны мне не подчиняются. Пусть смотрит, что хочет.
— Но один подарок у меня для тебя все-таки есть, — произносит на прощание Владыка. — Не клятвы и обещания. Всего лишь украшение для твоих волос. Которое, я надеюсь, ты у меня примешь, — и он достает из кармана… заколку. Ту самую, что он дарил мне когда-то на крыше светлогорской больницы. Ту, что приглянулась некогда сынку прокурора, ту, что, как я полагала, навеки сгинула. А он ее, оказывается, нашел. — Она ведь уже твоя, верно? Одну и ту же вещь невозможно подарить дважды. Я лишь возвращаю.
Я взяла. Хотя, кажется, руки дрожали.
— «Носят ли вампиры серебряные заколки?» — повторила я свой давний вопрос. — Как жаль, что я уже знаю ответ. Как жаль, что он вышел настолько жестоким… Откуда у тебя с собой эта заколка? Неужели ты привез ее специально?
— Я же сказал, я ехал к тебе. И надеялся, что эта вещь поможет мне до тебя докричаться. Все еще надеюсь. Я совершал ошибки, да. Но не совершаешь ли ты сейчас еще большую ошибку, отталкивая протянутую руку? Отказываясь даже попытаться начать все с начала?