За скипетр и корону
Шрифт:
Он открыл портфель, лежавший перед ним на столе. Менсдорф отодвинул и сказал со слабой улыбкой и легким вздохом:
– Откуда этот Бейст берет время столько писать! Что в Ганновере? – прибавил он. – Есть ли там надежда?
– Только что прибыл курьер с донесением графа Ингельгейма, – отвечал Бигелебен, вынимая из своего портфеля депешу и просматривая ее, – он доволен. Граф Платен вернулся из Берлина и уверяет, что все предпринятые там старания задобрить его и перетянуть ганноверскую политику на прусскую сторону остались тщетными. Он ничего не обещал и выразил графу Ингельгейму надежду, что в Вене оценят его образ
– Да, я знаю ему цену, – сказал Менсдорф почти про себя, слегка пожав плечами. – А король Георг? – спросил он снова.
– Король, – отвечал Бигелебен, – слышать не хочет о войне и не перестает твердить, что спасение Германии в дружеском согласии Пруссии с Австрией. Но несмотря на это, если дело дойдет до разрыва, то король, конечно, будет на нашей стороне.
– Сомневаюсь, – протянул граф. – Король Георг, насколько я его знаю, немец и вельф, но не австриец. И наконец, в нем живы традиции Семилетней войны.
– Совершенно справедливо, – заговорил теперь Мейзенбуг, – что ганноверский король не австриец в душе, но я все-таки думаю, что он нам предан, несмотря на сильные прусские влияния. Нужно сперва попробовать предложить что-нибудь, отвечающее его идеям, – король грезит о величии Генриха Льва – граф Ингельгейм проведал через доктора Клоппа, что король сильно интересуется историей своих несчастных предков.
– Доктор Клопп? Кто он? – спросил граф Менсдорф с легким нервным зевком.
– Бывший учитель, который в тысяча восемьсот сорок восьмом году сильно скомпрометировал себя как демократ и защитник конституции, но теперь обратился.
– В нашу веру? – спросил Менсдорф.
– Нет, но к нашим воззрениям и интересам. Он обнаруживает большое искусство в исторических изложениях, соответствующих нашим интересам, и приобрел этим некоторую известность, так что ему поручили издание энциклопедии «Лейбнициана». Он часто видится с графом Платеном и очень нам полезен.
– Так-так, – сказал, усмехаясь, граф. – Это уже по вашей части, любезный Мейзенбуг?
– Я весьма интересуюсь этим талантливым писателем, – отвечал спокойно тот, – и кроме того, ему в Ганновере сильно протежирует граф Ингельгейм.
– Ну, а что мы предложим королю Георгу? – спросил Менсдорф.
– По-моему, – сказал Мейзенбуг, – за ганноверский союз следует предложить прусскую Вестфалию и Гольштейн, при благоприятном исходе войны. Мы приобретем этим путем сильную позицию на севере, и таким образом увеличенный Ганновер никогда не смог бы установить дружеские отношения с Пруссией и совершенно перешел бы на нашу сторону.
– Раздел медвежьей шкуры, обладатель которой еще ходит по лесу, – сказал Менсдорф. – Ну, составьте заодно и об этом записку, я покажу ее государю, хотя и сомневаюсь, чтобы ганноверский король стал подвергать свою страну такой опасности из-за таких перспектив.
– Мы должны дать ему средства встретить опасность лицом к лицу. У нас на севере есть бригада Калика, мы можем предоставить ее в его распоряжение и фельдмаршала Габленца в придачу.
– Наших лучших солдат, – вставил граф Менсдорф. – Впрочем, ведь он стоит на очень важном посту. Ну, а если король Георг ничего этого не примет?
– Тогда, – сказал Мейзенбуг, – обстоятельства заговорят сами за себя. Колебание графа Платена, если тот не захочет сделать решительного шага ни в ту, ни в другую сторону, вызовет недоразумение и недоверие,
– Да? – спросил, оживляясь, Менсдорф. – Каком именно?
Мейзенбуг вынул из портфеля письмо и подал его министру, отметив предварительно ногтем одно место.
– Граф Платен пояснил графу Ингельгейму, что он может быть уверен – из этого ничего не выйдет, – сказал Мейзенбуг, потирая руки, пока министр читал, – а в Берлине у нас есть совершенно нам преданный Штокгаузен, который сумеет помешать всякому соглашению.
– Итак, господа, – сказал граф Менсдорф, вставая и возвращая письмо Мейзенбугу, – вы теперь знаете намерения Его Величества; принимайтесь же скорее за работу. Мы с вами еще увидимся у графини?
Оба советника низко поклонились и вышли из комнаты.
Граф Менсдорф с минуту посидел в своем кресле в глубоком раздумье. На черты его легла мрачная серьезность, а взгляд, оторвавшись от ближайшей обстановки, потерялся, казалось, в далеких пространствах.
Затем он медленно поднял голову, окинул взглядом большой полутемный кабинет и проговорил медленно:
– О вы, великие люди, которые здесь, под этими сводами, стояли на страже величия Австрии! Если б вы могли быть на моем месте! Я охотно готов обнажить меч за свое отечество, но править кормилом государства в этом море подводных камней мне не под силу – я вижу перед собой бездну, на краю которой стоит моя милая Австрия, но не могу ее удержать, не могу и оставить места, возлагающего на меня всю ответственность. Я вынужден выжидать на своем посту, потому что я солдат, хотя и не могу действовать как солдат…
Он снова погрузился в глубокую думу.
Вдруг раздался легкий стук у внутренней двери кабинета, и почти непосредственно вслед за этим вошли два мальчика, лет восьми и пяти, сперва осторожно и застенчиво, но, увидев, что граф один, они радостно бросились к нему и обступили его кресло.
Граф Менсдорф вышел из забытья, лицо его прояснилось, и он, улыбаясь, обнял обоих мальчиков.
– Ведь мы еще тебя сегодня не видели, папа! – сказал младший. – И все ждали, когда можно будет проститься с тобой! Покойной ночи, милый папа, – мы должны сейчас идти спать, мы очень устали!
Граф Менсдорф нежно погладил детей по волосам и, притянув к себе поближе, поцеловал обоих в чистые белые лобики.
– Спокойной ночи, дети мои, – произнес он нежно, – благодарю, что дождались меня, – надеюсь, вы весь день были умны и прилежны?
– О да, папа! – отвечали оба мальчика с гордой уверенностью. – Нам иначе не позволили бы посидеть подольше и прийти к тебе!
Глаза министра засветились весело и ласково, и кто бы увидел его сидящим теперь в кресле, обнявшим руками мальчиков и глядевшим на них смеющимися глазами и с кроткой нежностью в лице, тот не поверил бы, что это тот самый человек, который избран судьбой вести великую державу к решительному кризису и приготовить Германии страшную, кровавую катастрофу.