За спичками. Воскресший из мертвых

Лассила Майю

За ужином Анна-Лийса сама начала разговор. Она сказала:

— Говорят, будто у жены Малинена родился ребенок.

На это Антти ничего не ответил, но в душе он был доволен, что они снова поладили.

После ужина они уже вместе пошли в баню. И там Антти продолжил разговор. Поднимаясь на полок, он сказал:

— Свинья Ватанена тоже на этой неделе принесет ему поросят.

— Это его большая свинья? — поспешно спросила Анна-Лийса с желанием наладить окончательный мир.

Антти ответил:

— Да, эта черная

свинья принесет ему поросят.

— Ого! — радостно воскликнула Анна-Лийса и, прибавив, пару, стала весело париться…

Теперь мир был окончательный.

Свинья Ватанена через неделю опоросилась, и половину этих поросят Юсси дал Антти совершенно бесплатно. Таким образом, была возвращена стоимость свиньи, погибшей во время переезда.

Суконный костюм Антти был сильно попорчен, но Тахво Кенонен, спустя некоторое время, переделал его без всякого вознаграждения. А Ватанен подарил портному суконные брюки покойного Макконена.

Что касается чана для пойла, разбитого во время переезда, то Ватанен за это дал Ихалайнену три меры ржи. Чан починили, и он по-прежнему годится для пойла. А в тот день, когда Юсси принес Ихалайнену поросят, он помог Антти распилить заветную сосну на доски дли гроба.

Эти доски сушатся теперь в овине. И Антти Ихалайнен пообещал дать Ватанену половину этих досок.

И вот как-то раз, возвращаясь с мельницы, Юсси Ватанен заехал к Антти Ихалайнену и, сидя у него, стал, вспоминать об их удивительном путешествии в Йоки.

И, разговаривая об этом, друзья стали припоминать причины и следствия этого происшествия.

Опершись на свои колени и посасывая свою трубку, Юсси Ватанен задумчиво сказал:

— Да не так уж плохо Партанену спать там на мягкой соломе!

— Чем же ему там плохо, — утешительно ответил Антти. — Солома мягкая, мы спали на ней…

Друзья долго молчали, обдумывая все это дело. Наконец Юсси спросил:

— Так, значит, ты за спичками шел тогда к Хювяринену?

— За спичками.

Антти вдруг вспомнил, что спички, взятые тогда у Хювяринена, так и остались у него в кармане, он попросту забыл отдать их Анне-Лийсе. Тотчас он разыскал этот коробок и протянул его Анне-Лийсе, которая, сидя у стола, отпарывала кружева с подола рубашки.

Бросив коробок на ее колени, Антти сказал:

— Вот тебе спички, за которыми ты послала меня к Хювяринену… Ведь они так и проболтались в моем кармане во время всей поездки в Йоки… Недаром мне было так тяжело ходить там…

Анна-Лийса, взяв коробок, сказала с удивлением:

— Так ведь здесь всего одна спичка. Неужели из-за нее случилось все это дело? Ну и ну, Ихалайнен!

И тут Антти увидел, что в коробке, который он взял у Хювяринена, была всего лишь одна спичка, обгоревшая уже спичка, без серы.

Юсси Ватанен, почесав за ухом, сказал Антти не без удивления:

— И

чего только не случается в нашей земной жизни.

Ведь от одной спички потянулось все это дело — поездка в Йоки со всеми ее поворотами. От одной этой обгоревшей спички потянулись — вдовушка Макконена, женитьба Тахво Кенонена и прочие тому подобные дела!

Воскресший из мертвых

1

Кому в былые годы случалось прогуливаться в порту Хельсинки, тот, вероятно, встречал там одного старого босяка. Теплыми летними днями он обычно сидел где-нибудь на сваленных грузах и хлебными крошками кормил голубей.

Вдали медленно и плавно, как ленивые морские чудища, разворачивались прибывавшие и уходящие пароходы. Порой сюда доносилась музыка богатых похорон и слышались гулкие размеренные удары церковного колокола. Этот унылый гул повисал над портом и смешивался с гудками пароходов и шипеньем паровых машин.

Вот тогда наш старый босяк не прочь был пофилософствовать. Усевшись верхом на какой-нибудь тюк, он принимался рассказывать грузчикам всякие удивительные истории, в которых затрагивались вопросы смерти и вечности.

Да, мрачный погребальный звон шевелил-таки в его голове мысли о бренности земной жизни. Старому босяку хотелось обстоятельно поговорить об этой серьезной материи.

Такое его настроение всякий раз находило живой отклик в сердцах грузчиков. Эти дети портов, угрюмо посасывая свои трубки, молча слушали его рассказы. Удары церковного колокола как бы вколачивали в их уши слова рассказчика. И тогда синяя морская даль, и пароходы, и тюки грузов куда-то испарялись из их сознания.

Ионни Лумпери был одним из старейших и типичнейших представителей этой среды исконных хельсинкских босяков. Даже как-то грустно, что ряды таких вольных бродяг теперь понемногу редеют.

Лумпери был босяк не только телом, но и душой. Увидев его даже сзади, можно было с точностью сказать, что это босяк. Вот так же безошибочно при виде чурбана можно было поклясться, что это чурбан, а не стройное дерево, пригодное для корабельной мачты.

Это был босяк по призванию. И хотя он нередко работал грузчиком, тем не менее продолжал оставаться настоящим босяком. И выше всего на свете ценил эту свою вольную босяцкую жизнь.

В артели среди грузчиков он выделялся своим на редкость крепким сложением. Товарищи по занятию прозвали его Самсоном, поскольку сам Ионни Лумпери не раз рассказывал им о подвигах и силе этого легендарного героя, о котором он где-то такое случайно прослышал. Рассказывал он о Самсоне всегда крайне охотно и с обычной дозой босяцкого преувеличения.

Во всех делах Ионни чувствовал себя Самсоном. В особенности за едой. Он стремительно уничтожал свое кушанье и начисто разделывался с ним, прежде чем уходил его аппетит.