За тихой и темной рекой
Шрифт:
— Как всё просто, — усмехнулся Белый. — И все проблемы с политическими решатся сами собой.
— Шутите? Ну-ну, — Киселёв перевёл дыхание, глянул на трёх молоденьких курсисток, пробежавших в двери театра, и произнёс. — Кстати, вы действительно уверены в том, что китайцы особого вреда артобстрелом нам не принесут?
— Да. Хотя это странно, — Белый мигом переключился на новую тему. — Я на месте китайцев вместе с орудиями привёз бы и соответственно подготовленный штат. А у них из пушек стреляют люди совершенно далёкие от этого дела. Дальность полёта снаряда, выпущенного
— Амур в этом месте полторы версты, — уточнил полицмейстер.
— Вот! Можно спокойно положить болванки в центр города. Накрыть, скажем, какую-либо церковь, здание городской думы, этот театр. А они пальнули по берегу, где и людей-то было с гулькин нос.
— Пристрелка? — выдвинул свою версию Владимир Сергеевич. — Ну и, ежели они желают поживиться в городе, нужно сохранить его в целости и сохранности.
Собеседники направились к дверям театра.
— Может быть, может быть… А знаете, — продолжил разговор Белый. — У Хрулёва имелась собственная гипотеза. Когда мы с ним беседовали в последний раз, он обмолвился, что не верит, будто на Благовещенск могут напасть. Ещё как-то странно так выразился: мол, следует проверить одну гипотезу.
— Какую?
— А вот на сей счёт не имею ни малейшего понятия. Не успел он рассказать.
Театральное фойе оказалось просторным и прохладным, что моментально отметил Белый. После пекла, которое сжигало город вот уже которые сутки, да так, что даже недавний проливной дождь не смог утолить влагой уставшую от жары землю, здесь было свежо и приятно. В центре стояло чучело огромного бурого медведя, державшего в мохнатых лапах серебряный поднос.
— Пожертвования на нужды города, — пояснил Киселёв и бросил поверх денежных купюр и монет десять рублей. — В том числе и на содержание театра.
Белый последовал его примеру, после чего осмотрелся в поисках знакомой фигуры.
Анна Алексеевна с господином Стояновым стояла возле широкого, распахнутого в парк окна в окружении сверстниц. Судя по тому, как некоторые девушки изредка бросали взгляды в сторону полицмейстера и Белого и какой хмурый вид имел при этом молчавший господин Стоянов, Олег Владимирович сделал вывод: госпожа Баленская успела поведать подругам об утренней прогулке.
Киселёв тронул советника за локоть и повёл в ложу. Зал медленно заполнялся публикой, хотя до начала спектакля оставались считанные минуты.
— Олег Владимирович, — произнёс Владимир Сергеевич, когда они расположились в своих креслах. — Я не знаю, как вы в отношении службы, но то, что абсолютно не умеете скрывать чувства, делает вас уязвимым и незащищённым. Поверьте старику — смотреть на объект любви взглядом больной собаки, простите, не достойно вашего чина.
— Сам знаю.
Надо сказать, чаепитие в доме губернского полицмейстера в некотором роде сблизило этих двух разных, можно даже сказать, противоречивых людей.
За столом, под брусничный чаёк с баранками они ещё раз проанализировали последние события. До мелочей. И с
Уже перед выездом из дома полицмейстер поинтересовлся, откуда вернулся Белый перед поездкой на восток. Советник после непродолжительной паузы ответил:
— Из Одессы.
— Вести из Константинополя?
— Совершенно верно.
Сообщение о задержании сети шпионов из Турции, которые действовали на южных территориях Малороссии, докатилось недавно, и вот теперь перед ним стоял прямой участник тех событий.
…Белый, не отрываясь, смотрел на сцену, на которой уже начало разыгрываться представление. Игра была фальшивой, а пьеса плохой — вникнуть в сюжет никак не удавалось.
— Я вас не отвлекаю? — Киселёв кивнул в сторону актёров.
— От этого? Избави боже.
— Понимаете, ко всяким чудесам, особенно с того берега, мы здесь привыкли. К чему я веду. Китаец о своих собратьях — жителях Поднебесной — никогда не скажет «чужой». Он может уточнить местность, откуда прибыл незнакомец. Но никогда не скажет «чужой китаец».
— Что это нам даёт?
— Здесь может быть зацепка.
Белый не выдержав сценического действа, поднялся.
— Вы куда? — удивился Киселев.
— Я к Роганову. Расспрошу о том, о сем, «пульки» коснусь…
Владимир Сергеевич пошел за ним:
— Я с вами.
Кнутов с силой распахнул дверь торговой лавки и прошёл внутрь.
— Кто тут есть? — крикнул он, и для порядка хлопнул ладонью по прилавку.
Приказчик купца Коротаева мгновенно предстал пред очами грозного посетителя и заискивающе склонил голову:
— Анисим Ильич! Сколько зим, сколько лет вы к нам не захаживали.
— Да всё не досужно, Ипатий. Служба сам знаешь какая, некогда по лавкам да магазинам расхаживать.
— А вот час-то всё-таки нашли, гляжу. И правильно! Чего изволите?
— Я тебе, Ипатий, ещё раз повторю, потому, ты, кажись, меня не понял с первого раза. Времени, говорю, у меня мало. А дел много. — Анисим Ильич откинул доску, прикрывающую вход за прилавок, и приблизился вплотную к торговцу. — Намедни у тебя был Селезнёв. Про колечко интересовался. Так вот, повтори мне слово в слово, что рассказал ему. И ещё чего-нибудь добавь.
— Так что добавлять? — Ипатий в возмущении вскинул руки. — Я всё, как на духу…
— Врёшь.
— Обижать изволите, Анисим Ильич, — рожа приказчика, напротив, являла, что её хозяин и не думал обижаться.
Рука сыщика потянулась к шнурку на сорочке приказчика, накрутила его на кулак, после чего Ипатий мог издавать только хрип.
— Гнида уголовная, — Анисим Ильич склонился к уху повергнутого на колени торговца. — Ты тут при деле, пока я молчу. А как мой язык начнёт чесаться, ты не только у Коротаева, у китайца Ли заработка не найдёшь. Куда ж ты пойдешь, родной? Суставчики-то небось крутит, скулить от боли хочется — такими ручонками в карман не полезешь, а? Вмиг сгоришь.