За то, что я руки твои не сумел удержать…

Мандельштам Осип Эмильевич

«В лазури месяц новый…»

В лазури месяц новый Ясен и высок. Радуют подковы Звонкий грунт дорог. Глубоко вздохнул я: В небе голубом Словно зачерпнул я Серебряным ковшом! Счастия тяжелый Я надел венец. В кузнице веселый Работает кузнец. Радость бессвязна. Бездна не страшна. Однообразно — Звучно царство сна! 12 ноября 1911

«‹…› коробки…»

‹…›

коробки ‹…› лучшие игрушки ‹…› [12] на пальмовой верхушке Отмечает листья ветер робкий. Неразрывно сотканный с другими, Каждый лист колеблется отдельно. Но в порывах ткани беспредельно И мирами вызвано иными — Только то, что создано землею: Длинные, трепещущие нити, В тщетном ожидании наитий Шелестящие своей длиною. ‹1911?›

12

Часть текста утрачена.

«Довольно лукавить: я знаю…»

Довольно лукавить: я знаю, Что мне суждено умереть; И я ничего не скрываю: От Музы мне тайн не иметь… И странно: мне любо сознанье, Что я не умею дышать; Туманное очарованье И таинство есть – умирать… Я в зыбке качаюсь дремотно, И мудро безмолвствую я — Решается бесповоротно Грядущая вечность моя! ‹1911?›

«Как черный ангел на снегу…»

Как черный ангел на снегу, Ты показалась мне сегодня, И утаить я не могу — Есть на тебе печать Господня. Такая странная печать — Как бы дарованная свыше — Что кажется – в церковной нише Тебе назначено стоять. Пускай нездешняя любовь С любовью здешней будут слиты. Пускай бушующая кровь Не перейдет в твои ланиты. И нежный мрамор оттенит Всю призрачность твоих лохмотий, Всю наготу причастных плоти, Но не краснеющих ланит. ‹Начало 1914?›

«Паденье – неизменный спутник страха…»

Паденье – неизменный спутник страха, И самый страх есть чувство пустоты. Кто камни нам бросает с высоты — И камень отрицает иго праха? И деревянной поступью монаха Мощеный двор когда-то мерил ты, Булыжники и грубые мечты — В них жажда смерти и тоска размаха… Так проклят будь, готический приют, Где потолком входящий обморочен И в очаге веселых дров не жгут! Немногие для вечности живут; Но если ты мгновенным озабочен, Твой жребий страшен и твой дом непрочен! 1912

«Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты…»

Пусть в душной комнате, где клочья серой ваты И склянки с кислотой, часы хрипят и бьют, — Гигантские шаги, с которых петли сняты, — В туманной памяти виденья оживут. И лихорадочный больной, тоской распятый, Худыми пальцами свивая тонкий жгут, Сжимает свой платок, как талисман крылатый, И с отвращением глядит на круг минут… То было в сентябре, вертелись флюгера, И ставни хлопали – но буйная

игра Гигантов и детей пророческой казалась, И тело нежное – то плавно подымалось, То грузно падало: средь пестрого двора Живая карусель без музыки вращалась! Апрель 1912

Шарманка

Шарманка, жалобное пенье — Тягучих арий дребедень, — Как безобразное виденье Осеннюю тревожит сень… Чтоб всколыхнула на мгновенье Та песня вод стоячих лень, Сентиментальное волненье Туманной музыкой одень. Какой обыкновенный день! Как невозможно вдохновенье — В мозгу игла, брожу как тень. Я бы приветствовал кремень Точильщика, как избавленье, — Бродяга – я люблю движенье. 16 июня 1912

«Когда показывают восемь…»

Когда показывают восемь Часы собора-исполина, Мы в полусне твой призрак носим, Чужого города картина. В руках плетеные корзинки, Служанки спорят с продавцами, Воркуют голуби на рынке И плещут сизыми крылами. Хлеба, серебряные рыбы, Плоды и овощи простые, Крестьяне – каменные глыбы, И краски темные, живые. А в сетке пестрого тумана Сгрудилась ласковая стая, Как будто площадь утром рано — Торговли скиния святая. ‹1912›

«Тысячеструйный поток…»

Тысячеструйный поток — Журчала весенняя ласка, Скользнула – мелькнула коляска, Легкая, как мотылек. Я улыбнулся весне, Я оглянулся украдкой — Женщина гладкой перчаткой Правила – точно во сне. В путь убегала она, В траурный шелк одета, Тонкая вуалета — Тоже была черна… ‹1912 (1911?)›

«Развеселился наконец…»

Развеселился наконец, Измерил духа совершенство, Уверовал в свое блаженство И успокоился, как царь, Почуяв славу за плечами, — Когда первосвященник в храме И голубь залетел в алтарь. 1912 (1913?)

ЕГиптянин

Надпись на камне 18–19 династии

Я избежал суровой пени И почестей достиг; От радости мои колени Дрожали, как тростник. И прямо в полы балахона — Большие, как луна, На двор с высокого балкона Бросали ордена. То, что я сделал, превосходно — И это сделал я! И место новое доходно И прочно для житья. И, предвкушая счастья глянец, Я танцевал не зря Изящный и отличный танец В присутствии царя. По воздуху летает птица. Бедняк идет пешком. Вельможе ехать не годится Дрянным сухим путем; И, захватив с собой подарки И с орденами тюк, Как подобает мне, на барке Я поплыву на юг. 1913