За твоей улыбкой
Шрифт:
– Короче, я поехал, - поморщился Лёха и в сотый раз заглянул в телефон. Вышел из-за стола, махнул мне рукой и широкими шагами вышел из кафе.
– Картошку по-деревенски, - сказал я и услышал, как Марьяна облегченно выдохнула и записала заказ в блокнот.
– Ещё что-нибудь? – без улыбки и намёка на хорошее расположение ко мне.
– Кофе. Черный, без сахара.
– Через десять минут ваш заказ будет готов, - заключила она и скрылась за дверями кухни, откуда через несколько минут вышла с заказом для другого столика, которому, кстати,
И снова эта улыбка с серьёзным вдумчивым взглядом, будто мыслями она даже близко не здесь. Возможно, улыбается она людям искренно, но думает о чем-то своём.
Я дождался, когда Марьяна принесет мне мой заказ. И несколько огорчился, не увидев в тарелке мяса.
– Не бойтесь. Свои слюни я трачу только на свою еду, - с едва уловимой обидой произнесла девушка.
– Плюёшься в свою тарелку?
– Предпочитаю смачивать пищу слюнями уже непосредственно во рту. Ещё что-нибудь хотите добавить к своему заказу?
– Почему в этот раз в тарелке не было мяса?
– Потому что вы его не заказывали.
– В прошлый раз я тоже не заказывал, но оно было.
– В прошлый раз я не знала, что за хорошее отношение бывает плохое. Принести вам мяса? – Марьяна приготовилась записывать в блокнот.
– Не нужно, - качнул я головой.
– Приятного аппетита.
Девушка едва заметно дёрнула уголками губ в подобии улыбки и ушла убирать тарелки с соседнего опустевшего столика, запрятав блокнот и ручку в большой карман фартука.
Попивая кофе, невольно наблюдал за её передвижениями по залу. За тем, как она улыбалась посетителям, желая им всего хорошего, но, стоило им выйти из кафе, как улыбка слетала с её губ, уступая место задумчивости и усталости.
Её подруга, которая вчера вели себя, как боевая единица, улыбалась даже тогда, когда на неё никто особо не смотрел. Видимо, человек такой – улыбчивый, из-за чего кажется открытой, как книга, которую листает ветер. Она, конечно, пыталась смотреть на меня так, чтобы я понял, что был неправ, но её взгляды меня абсолютно не трогали. Она, скорее, напоминала мне девочку из садика, обида которой выглядела наивно и мило. Как у моей младшей сестрёнки, которая, кстати, ровесница этих официанток. Тут только по щечке потрепать и попросить не страдать ерундой.
Обида Марьяны выглядела совсем иначе. Да и сама она разительно отличалась даже от девушек внутри кафе, выглядя отстраненно. Наверное, не каждой малолетке мне хотелось заглянуть в голову и узнать её мысли, как к Марьяне.
– Могу унести? – спросила Марьяна, указав взглядом на мою опустевшую тарелку.
– Не думал, что подойдёшь, - сказал я, начиная чувствовать усталость после дня на работе.
– Это моя работа. Я обязана убирать столики.
– Я о том, что был уверен, что ты в принципе не подойдёшь к моему столику. Свалишь на коллег.
– Я и не хотела подходить, - ответила Марьяна без экивоков, очевидно, снова ссылаясь к тому, что это просто её работа, исключающая личное. – Счёт?
– Пожалуй, - кивнул я.
Глава 9.
Глава 9. Маша
Сложно кормить уточек булочкой и не пытаться попасть хоть одной из них в голову, когда у тебя плохое настроение. Или, когда видишь, что есть жадные жирные утки, не дающие уткам поменьше съесть ни крошки.
Сегодня я не пошла на пары, но пошла с мамой в больницу, чтобы в очередной раз услышать от врачей, что всё без изменений: мама умирает, их прогнозы оказались верными, дедлайн обозначен правильно, какие они молодцы.
Меньше месяца…
Ей будто срок годности обозначили.
Пока мама сидит под капельницей и вяжет, я решила прогуляться по набережной недалеко от больницы, чтобы не сидеть перед мамой, пытаясь сдержать слёзы, которых, в общем-то, уже и нет. Но даже без слёз, по взгляду, мама поймёт, о чём я думаю и чего боюсь, когда смотрю на неё.
Жирные уточки в реке под мостом начали плавнее двигаться и, наконец, уступили поедание моей не бесконечной булочки уточкам поменьше. Теперь никому в голову целиться не приходилось.
Октябрьский полдень сегодня выдался прохладным. Не помню, чтобы в середине октября было так холодно. Или всё дело в том, что раньше я не стояла на мосту через реку, вдоль которой дул холодный ветер?
За спиной проходили прохожие, чуть дальше за пешеходной дорожкой проезжали редкие машины, так как мост был узким и рассчитанным на одну полосу движения. На правом берегу стояла больница, аптеки, кафе, памятники и смотровые площадки. На левом строился жилой комплекс, гудела стройка и крутились большие подъёмные краны-трудяги. На деревьях по двум берегам уже не осталось ни единого листочка. Еще в конце сентября их сорвал ветер, а затем дворник унёс их в больших черных мусорных пакетах. Будто вынес за черту города труп теплых дней, который найдут только тогда, когда растает снег.
Булочка кончилась. Замерзшие, практически окоченевшие руки я спрятала в белые варежки, связанные мамой из той же пряжи, из которой была связана ею шапка.
Из кармана куртки я достала наушники и начала распутывать их проводки руками в варежках. Варежки я теперь точно не сниму, пока руки не отогреются. Выходило паршиво, наушники норовили запутаться ещё сильнее, а затем и вовсе выскользнули из моих рук, но в воду не упали. Зацепились о край какого-то металлического штыря, торчащего по ту сторону заборчика.
Повезло, что заборчик у этого моста невысокий, поэтому перегнуться через него достаточно просто, но нужно ещё немного потянуться, чтобы достать наушники.
И только я смогла прихватить белый провод наушников, как чьи-то руки с сумасшедшей силой буквально оторвали меня от перил, и оказалась усажена на чьи-то ноги.
– Дура! Ты чё делаешь?! – завопил смутно знакомый мужской голос в мою макушку.
– Сам ты дурак! Лапы убери! – встрепенулась я, скидывая с себя мужские руки, на которых даже на пальцах были татуировки.