За все грехи
Шрифт:
Оставив позади поля, она выезжает на проселочную дорогу, узкую и извилистую, которая взбирается на вершину холма, поросшего вековыми оливковыми деревьями. В конце дороги – зеленая калитка из кованого железа с наконечниками в виде стрел, а по бокам – две белые колонны из шлифованного камня. Калитка приоткрыта.
Должно быть, это здесь, судя по виднеющемуся строению. Линда быстро въезжает на своем кабриолете, миновав длинную аллею, усыпанную гравием, по обеим сторонам которой стоят лимонные деревья в терракотовых
Она будто перенеслась назад на машине времени. Метр за метром перед ней открывается великолепное здание: роскошная вилла в палладианском стиле, с двумя боковыми пристройками, объединенными с фасадом галереей с филенчатыми арками.
Она выходит из машины и тут же невдалеке видит Томмазо, который говорит с рабочими, работающими в саду.
– А это куда? – спрашивает Томмазо у коренастого мужичка, который тащит тачку с гравием.
– Ландшафтный архитектор предложил для этой клумбы вулканический камень, а для другой – белую гальку, – вежливо объясняет тот.
– Ясно… – Томмазо внимательно смотрит на содержимое тачки и говорит уверенным голосом: – Я думаю, что лучше отказаться от вулканического камня. Пусть будет белая галька и кора лиственницы.
Даже в полуспортивном виде: мокасинах на босу ногу, бежевых хлопковых брюках, синей рубашке-поло с коротким рукавом, подчеркивающей его мускулистые руки, он выглядит солидно.
– Что же касается роз, думаю, тут мы пришли к согласию: пусть будут Флора Даника, Тиволи и Ройял Копенгаген, – продолжает он тоном, не допускающим возражений. – И даже не пытайтесь поменять их на другие сорта, я замечу!
Кивнув головой, он дает понять мужчине, что разговор окончен.
– Конечно, синьор Белли, – отвечает тот. – Как вам будет угодно.
Он жестом указывает одному из своих работников выкопать лопатой ямку, куда будут посажены розы Тиволи. Линда уже собирается заявить о своем присутствии, но Томмазо резко оборачивается и опережает ее:
– Здравствуй, Линда, – он пожимает ей руку. – Спасибо, что сразу приехала.
– Не за что, – отвечает она. – По твоему голосу я поняла, что надо срочно приехать.
– Для начала уйдем отсюда.
Он обходит двух рабочих и ведет ее к величественной лестнице, украшенной по краям статуями римских богов. Он немного кашляет, прочищая горло, и говорит:
– Прежде всего я хотел бы извиниться.
– За что? – Линда непонимающе смотрит на него.
– За то, что не обсудил это сначала с тобой, – серьезно отвечает Томмазо. – Просто у меня не было твоего телефона, и я не знал, как еще с тобой связаться. Не мог же я заявиться к тебе домой, правда? Поэтому я обратился к архитектору Бози.
– Не извиняйся. Я очень рада, что ты это сделал, – говорит она искренне.
– Отлично.
Томмазо на мгновение опускает глаза, затем снова смотрит на нее. В ярком солнечном
– Тогда пойдем, – он жестом приглашает ее войти, – я тебе все покажу.
Линда останавливается посредине лестницы и завороженно осматривает виллу.
– Снаружи она выглядит просто потрясающе. Я давно не видела таких хорошо сохранившихся зданий…
Она любуется панорамным видом. Четыре ионические колонны с гладким каркасом задают ритм фасаду, делая его похожим на греко-римский храм.
– Здесь много палладианских элементов, – тихо говорит она, – чистый неоклассицизм.
Томмазо согласно кивает:
– Равновесие, гармония, строгость. Именно поэтому я выбрал именно ее. Она в точности отражает мое мироощущение.
Линда смотрит на Томмазо – ей кажется, что и он идеально вписывается в этот пейзаж. Черты лица, манера держаться сдержанно и строго – ни дать ни взять олимпийский бог, излучающий силу и красоту. Томмазо поднимается по лестнице, Линда идет следом и смотрит на него, как на божество. Ей даже не стыдно, что она разглядывает его ягодицы, напротив, это тоже божественное зрелище.
– На вилле лет пять никто не жил, – рассказывает тем временем Томмазо. Стоя на верхней ступеньке, он оборачивается, пытаясь поймать ее взгляд.
Линда отводит глаза, надеясь, что он не заметил, как она разглядывала его формы.
– Да-да, – кивает она с наигранным интересом.
Томмазо смотрит проницательно, едва сдерживая улыбку. Остановившись перед огромной дверью, он пропускает ее вперед. Линда робко осматривается, среди такой неземной красоты она чувствует свое несовершенство.
– Этот зал – единственное место в доме, сохранившееся с шестнадцатого века, – продолжает Томмазо. – Остальные помещения – конец восемнадцатого и позже.
Она упорно разглядывает стены, сопротивляясь притягательной силе его ягодиц.
– Обрешетка с видимым потолком, двери с тимпанами… – комментирует она, стараясь придать голосу более профессиональный тон.
Потом поворачивается к Томмазо и говорит:
– Двери надо оставить, сразу тебе говорю. Нужно их отреставрировать, но они непременно должны остаться на своем месте, потому что именно они задают тон всему остальному.
– Вижу, ты уже вошла в роль, – замечает Томмазо и ведет ее в другое крыло виллы. – Здесь был кабинет.
Они останавливаются у небольшой комнатки, обставленной оригинальной мебелью с древними произведениями искусства.
– А теперь пройдем в столовую.
– О боже! – восклицает Линда, взглянув на потолок.
В центре зала висит бесценная люстра из муранского стекла асимметричной конструкции, состоящая из отдельных элементов, соединенных внахлест.
– Разумеется, ее тоже надо оставить. Все остальное – на выброс.