За все грехи
Шрифт:
Она чувствует, как изнутри поднимается волна гнева.
– Да? – отвечает спокойный, вежливый голос.
Просто невыносимо спокойный – услышав его, Линда еще больше выходит из себя.
– Синьор Валлин, это Линда Оттавиани, – она не дает ему даже ответить и сразу переходит к делу: – Объясните мне, какого черта стулья для виллы Белли обтянули в горчично-желтый?
– Потому что вы сами попросили этот цвет, – спокойно отвечает обойщик, расстроенный повышенным тоном Линды.
– Нет, вашему помощнику я сказала
– Хм, очень странно, – произносит обойщик. – Не думаю, что мой помощник мог сам взять такие цвета… Может быть, вы друг друга не поняли?
– Нет, это он меня не понял, – кипятится Линда.
Она натянута, как скрипичная струна. Ее всю трясет, она мечется вокруг стола, как тигр в клетке. Она – сгусток энергии и не может стоять на месте.
– Но это не страшно, – говорит она более спокойно. – Потому что вы их переделаете, все до единого, в карминово-красной ткани. Той, которая нужна. И даю вам на это максимум три дня, и ни днем больше.
– Как можно! – возмущается обойщик. – Я вовсе не собираюсь их переделывать. Знаете, сколько времени я потратил, чтобы найти ткань и обить стулья? Не говоря уж о стоимости материалов: ткань, нитки, гвоздики, а сколько клея на них ушло… Нет, об этом не может быть и речи.
– Да плевать я хотела, сколько вы потратили! – кричит Линда так громко, что у нее болят голосовые связки и барабанные перепонки. – Заказ был выполнен с нарушением договоренностей с клиентом, поэтому для меня он ровным счетом ничего не стоит. Это все нужно переделать, вам ясно?
– Об этом не может быть и речи. И это мое последнее слово, – Валлин несгибаем. – Если вы ошиблись, договариваясь с моим помощником, я не понимаю, почему… – но не успевает он договорить, как Линда переходит в контрнаступление.
– Это вы ошиблись! – орет она, как сумасшедшая.
– Вижу, мы не поняли друг друга, синьорина Оттавиани, – теперь уже и обойщик начинает терять терпение. – Я ни в чем не ошибся.
– Что?! – Линда совершенно теряет контроль над собой. – И вы еще имеете наглость отрицать, что это ваша вина? Вам должно быть стыдно!
Линда в бешенстве швыряет телефон.
– Да пошел ты! Не справляешься со своей работой и сваливаешь все на меня? Чертов идиот!
В порыве гнева Линда ударяет кулаком по столу из массива дерева.
– Ай-ай-ай! – кричит она, не в силах сдержаться, лицо искажено от острой боли. – Черт, как больно! – она жмурится и стискивает зубы.
Она смотрит на ушибленную руку: на костяшке проступает кровь. Пытается пошевелить пальцами, но сгибается пополам от боли. В этот момент появляется Томмазо. Он примчался со второго этажа, услышав, как Линда ругается по телефону, и сожалеет, что не спустился раньше.
Осторожно подходит к ней.
– Что случилось?
Линда поднимает на него взгляд.
– Случилось
Но Томмазо сохраняет обычное для него безупречное самообладание. Кладет ей руку на плечо.
– Успокойся, Линда, – говорит он ободряюще.
– Нет, не успокоюсь! – она вне себя и истерически рыдает.
– Ну же, иди сюда, – Томмазо мягко усаживает ее на диванчик в углу. – Подожди меня здесь. Я принесу что-нибудь, чтобы обработать рану.
– Нет, не нужно, – фыркает она.
– А вот и нужно. Я сказал: жди меня здесь, и на этот раз ты послушаешься, – Томмазо строго смотрит на нее. – Верно?
Он выходит из комнаты, его шаги гулко отдаются в коридоре. Линде хочется закричать и освободиться от этого сгустка эмоций, но вместо этого она закрывает глаза и прислоняет голову к стене. Она не может принять поражение. Но этот обойщик ей дорого заплатит, уж это точно.
Спустя минуту Томмазо приносит флакончик дезинфицирующего средства, вату и рулон марли, который он нашел в аптечке служебного туалета. Он присаживается к Линде, с нежностью берет ее руку: его прикосновение успокаивает ее.
Он пропитывает ватку дезинфицирующим средством и осторожно прижимает к ране.
– Щиплет?
– Немножко, но терпимо.
Ей приятно прикосновение его горячей руки, и Линда ощущает странный толчок внизу живота. В этом есть что-то эротическое. Томмазо смотрит с участием, она успокаивается.
– Не понимаю, чего ты так взбесилась, – он слегка наклоняет голову.
– Так уж я устроена, – Линда пожимает плечами. – Не могу сдерживать эмоции, ни хорошие, ни плохие.
Томмазо испытывает любопытство и чувствует к ней влечение.
– Ясно, но ведь это не повод делать себе больно, – он бережно обматывает ее руку марлей.
– Ну, я себя не контролирую. Как будто во мне сидит другая, непокорная Линда, – отвечает она с упрямством.
Томмазо не может сдержать улыбку – так смешно Линда реагирует на внешние раздражители. Кого-то она ему напоминает – быть может, его самого в детстве, когда он еще был другим. Он завязывает марлю.
– Туго?
– Да нет.
Томмазо смотрит ей прямо в глаза.
– Позвоню-ка я сам этому обойщику.
– Думаешь, тебе удастся его переубедить? – говорит она сквозь зубы: одно упоминание о нем – и она снова ощущает прилив бешенства.
– Ну дай мне поговорить с ним, – говорит Томмазо тоном, которым можно уладить все.
– Если уж ты так настаиваешь, ладно… – Линда сует ему телефон, на котором уже набран номер обойщика.
Томмазо откашливается, нажимает зеленую кнопку и отходит на несколько шагов. Линда смотрит на него, сидя на диване; до нее долетают лишь обрывки разговора, но по ним можно понять его суть.