За всю любовь
Шрифт:
– Помещается, любимый.
Линда аккуратно укладывает пиджак в оставшееся свободное пространство чемодана.
– Готово.
– Спасибо, родная! – Томмазо подходит к ней сзади и обнимает за талию, нежно целуя в шею. – Скоро за мной приедет Антонио. Отправляйся на свою пробежку, не волнуйся.
Линда поворачивается к нему лицом.
– Сам справишься? – спрашивает она, указывая на раскрытый чемодан.
– Да, остался только несессер, но с этим твой маленький мальчик справится и сам, как считаешь?
– Ну не знаю… – отвечает Линда, посмеиваясь. – Может быть, мамочке все же
Она берет его лицо в свои ладони, заглядывает в серо-голубые глаза и жадно целует в губы. Ищет его язык, ощущая вкус поцелуя, будто хочет запечатлеть его в памяти на время разлуки.
– Счастливого пути, – говорит Линда, на секунду отстраняясь. – Звони мне! Не забудь о своей Пенелопе, которая ждет тебя дома, понял?
– Of course, baby, – отвечает Томмазо.
Затем он целует Линду, погружая язык в ее рот, пахнущий клубникой.
– Веди себя хорошо, малышка, остаешься за главную охранять нашу крепость!
На прощание он легонько шлепает ее по заднице.
– Конечно, – Линда крепко сжимает его ладони.
Она идет к двери, но, пройдя несколько метров, резко оборачивается.
– Пока, любимый, – говорит она, подмигивая ему. – Жду не дождусь, когда снова тебя обниму!
– До скорой встречи, Линда. Я буду думать о тебе… – Томмазо улыбается.
И она уходит, забирая с собой эту улыбку.
Линда много раз прибегала сюда. Это один из ее любимых маршрутов. Она обожает Алфаму: необыкновенную архитектуру этого квартала, которая считается старинной портовой зоной Лиссабона, сохранившей первозданный вид. Из каждого уголка слышится фаду, нет толп туристов. Вот он – истинный город, думает Линда.
Уже шесть вечера, но солнце еще высоко, и воздух приятно теплый. Совсем недавно Линда решила бегать по вечерам, а утро посвящать работе, потому что в это время легче сосредоточиться и добиться лучшего результата. Было нелегко, но за короткое время ей удалось сделать несколько проектов для разных клиентов… и если бы все были такими, как Мендоза, она была бы счастлива!
Вот позади остались стены замка Святого Георгия, она бежит дальше, потом немного сбавляет темп, и вот, наконец, Моурарии – еще одно место, которое ей очень нравится. Выставка фотографий Камиллы Уотсон под открытым небом раскинулась по улицам квартала, все стены домов украшены портретами жителей города. Это живые глубокие образы, кажется, что люди на портретах наблюдают за тобой. Приходя сюда, Линда забывает, что находится в большом европейском городе; скорее, этот уголок напоминает ее родной городок. Вот и сегодня у нее возникла эта странная ассоциация. Линда вспоминает, как в детстве бежала из школы к дяде Джорджо или как мама отправляла ее в сельский магазин за хлебом и свежим молоком – ее первые серьезные задания. Быстрая, как газель: она не умела ходить спокойно, ей непременно надо было скорее преодолеть расстояние и дать выход своему нетерпению, с которым она не рассталась до сих пор. И бег никогда ее не утомлял. Кажется, что ее тело и разум – идеально подобранные детали одного механизма, которые движутся в унисон. Ноги бегут – и мысли вместе с ними.
Внезапно в ее памяти возникает образ – яркий
– Все – здесь, – повторял он, постукивая себя двумя пальцами по виску. – Нужно найти ритм у себя в голове и уж потом в ногах, поняла?
Тогда у него еще было здоровое сердце, с горечью думает Линда. Воспоминание о дяде вызывает у нее улыбку, нежную и немного горькую. Именно так всегда и происходит: во время пробежки тяжелые мысли уходят, и на смену им приходят приятные – это ощущение закаляет дух, пусть даже и на короткое время. А сегодня воспоминание о дяде Джорджо добавляет спокойствия ее легким движениям.
Обычно за приятной мыслью во время пробежки следует неприятная. Вот и сейчас она вспоминает насмешки Томмазо по поводу ее любви к бегу – то ли потому, что он считает это занятием бесполезным, или ему оно просто не нравится.
– Пустая трата энергии, – сказал он ей однажды вечером противным тоном учителя, который упрекает школьника за очередную оплошность. – К тому же велика вероятность повреждения суставов и связок – надеюсь, ты это понимаешь.
При этом Томмазо не домосед! Если надо, он может преодолеть несколько километров, не моргнув и глазом, как однажды утром, когда Линда уговорила его пробежаться вместе с ней. Томмазо отлично держал темп, не сбиваясь с дыхания, даже когда она намеренно прибавляла скорость, чтобы оставить его позади.
Может быть, ему не нравятся легкость, ощущение свободы, которые дарит бег, опьяняющее чувство, роднящее его с побегом от реальности. Она понимает, что это умозаключение не до конца верно, но может быть, его сарказм – своего рода защитная реакция на единственную сторону жизни Линды, которую он не может контролировать. Но Томмазо не понимает, что такая тактика – нападение с целью обороны – только раздражает. Хотя иногда она думает, что это даже трогательно, поскольку демонстрирует хрупкость ее мужчины, которую он предпочитает скрыть.
Линда понемногу сбавляет темп, и вот уже шагает, делая глубокие вдохи. В этот момент она чувствует, что страшно проголодалась. Может, из-за аромата еды, которым наполняются переулки, или пробежка пробудила аппетит – но ей не терпится вернуться домой и как следует подкрепиться углеводами. Все эти вкусности, которые готовит Исабель, могут превратить обычный прием пищи в настоящий праздник. И Линда никогда не прочь в нем поучаствовать.
Пробежка длилась больше часа. На сегодня хватит, думает она, проходя через арку старинного дома на руа Санта Катарина, медленно поднимается по лестнице, будто смакуя каждую ступеньку. Кажется, что даже мышцы радуются усилиям, которые надо приложить, чтобы добраться до нужного этажа.
Линда не хочет отвлекать Исабель, поэтому она открывает квартиру своими ключами и бесшумно входит. Но домработница, как это ни странно, уже у входа, будто ждала ее. Линда приветливо улыбается и беззаботно говорит: «Ol'a!» После пробежки у нее всегда хорошее настроение.
– Привет, милая, – Исабель старается спрятать грустные глаза. – Только что звонила твоя мама, – говорит она, и в голосе ее слышится сострадание, а может, даже скорбь?
– Моя мама?! – Линда обеспокоенно смотрит на Исабель.