За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье
Шрифт:
Головастики бестолково тыкались в стекла, лягушата плавали на поверхности, жуки, преследуя друг друга, кружили над самым дном. Пришел переодевшийся Васька, встал на всякий случай у самой двери, молча сопел и оживился только тогда, когда здоровенный черный плавунец, оседлав вуалехвоста, поволок его на песчаное дно.
Мы едва оторвали агрессивного жука от его жертвы, пораненная рыбка, слабо шевеля плавниками, завалилась на бок. Мы негодовали, а Васька сказал:
— Так и надо этой рыбехе! Нечего хвост распускать. Жаль, что плавунец ее не прикончил.
— А ты, оказывается, кровожадный, —
— Ничего подобного! Просто люблю бойких ребят.
Марк хотел выпустить плавунца в пруд, но Васька выпросил жука и унес с собой, загадочно улыбаясь.
— Учительнице в стол подкинет, — сказал Коля; мы засмеялись: от Васьки можно ждать чего угодно…
Детство тихой дымкой плыло в деревенской тишине. Каждый день мы ходили на пруд и всякий раз открывали для себя что-то новое, неизвестное. Однажды Васька поразил нас, заявив, что в пруду обитают водяные ящерицы. Мы, разумеется, ему не поверили — Васька был беззастенчивым вралем и великим выдумщиком. На всякий случай мы с Колей решили проконсультироваться у Марка, который, к нашему удивлению, Ваську поддержал, уточнив, что речь идет не о ящерице, а о тритоне. Поблескивая стеклами очков, Марк рассказал, чем питаются тритоны и каковы их привычки. Мы смотрели на товарища с большим уважением, а Васька даже присвистнул:
— Профессор!
Вскоре нам удалось изловить трех тритонов, и население аквариума увеличилось.
По словам старожилов, пруд наш был когда-то проточным, со дна его били холодные чистые родники. Весной, когда сходил снег, талые воды, переполнив чашу пруда, перехлестывали плотину, бурным ручьем сбегали по деревянному желобу в овраг. Стремительный поток нередко подхватывал лягушек и головастиков, иногда приносил зазевавшегося тритона. Обычно это были самки — изящные и медлительные. Самцы попадались редко, они великолепно плавали, энергично руля плоским, гребенчатым хвостом. Вытащенные из воды самцы напоминали миниатюрных ящеров.
Вытекавший из пруда ручей впадал в Македонку; кто дал подмосковной речке такое имя? Вода в Македонке чистая, прозрачная; днем на мелководье выходили пескари, грелись на солнце. Юркие, проворные, чрезвычайно осторожные, при малейшей опасности они ныряли в спасительную глубь. Поймать их было чрезвычайно трудно еще и потому, что пескари ловко маскировались. Отрезав путь к спасительному омуту, мы гоняли их взад и вперед. Васька, разувшись и засучив штаны, входил в речку, топая, как слон, баламутил воду, после чего мы мчались наперегонки с перепуганными пескариками вверх по течению, загоняли их в бухту.
Сачок в таком деле бесполезен, его оставляли на берегу, из рубашек и брюк мастерили импровизированные бредни, но проворные рыбки ухитрялись ускользнуть и из них, так что удавалось поймать одну-две. Зато, наблюдая их в аквариуме, мы получали истинное наслаждение: пластичные пескарики парили в голубоватой воде, подолгу зависали над песчаным дном.
Лето в разгаре, солнце палит немилосердно, а в лесу приятная прохлада; перепархивая с ветки на ветку, звонко перекликаются птицы, в дуплах, в зеленых кронах деревьев, укрывших многочисленные гнезда, не умолкает писк вечно голодных птенцов, которым трудолюбивые родители с рассвета и до заката
— Есть просит!
Марк дал ему червяка, малыш проглотил его без труда и снова распахнул клюв.
— Обжора, — констатировал Васька.
Птенец нетерпеливо запищал, и с макушки елки плюхнулась вниз маленькая птичка. Упав в траву, заковыляла между деревьев, трепеща крыльями. Мы бросились к ней, птица, быстро-быстро семеня тонкими ножками, отбежала в сторону, забилась в кусты. Коля едва не накрыл птичку кепкой, но она неожиданно вспорхнула и, отлетев подальше, опустилась на куст.
— Заманивает, — пояснил Марк. — Отвлекает от птенца.
— Нужен он нам, — буркнул Васька и заорал: — Ящерица, ящерица! Хватайте ее!
— Погодьте, мальцы, погодьте! — К нам подошел старый пастух, волоча по траве длинный кнут. — В болотину не лезьте. Ненароком на змею наступите.
Мы остановились в нерешительности.
— Змей тут много, — продолжал пастух. — Не зазря это болото Змеиным зовется. И все, промежду прочим, медянки…
Мы переглянулись, ясно представив несимпатичный клубок змей с металлическим отливом. Змеи извивались и угрожающе шипели.
— И гадюки здесь имеются, — добавил белобрысый конопатый подпасок. — Вчера обхожу болотину стороной, а навстречу она. Здоровущая, по спине загиз проходит.
— Зигзаг, — поправил Васька. — Эх ты, грамотей.
— Я и говорю, — недовольно продолжал мальчик. — Иду, значит, козу подгоняю. Она увидела меня и за мной…
— Коза?!
— Гадюка! Так припустила, насилу убег. Да все прыжками, прыжками.
Старик усмехнулся в прокуренные усы, щелкнул кнутом, и стадо побрело дальше. Подпасок, затягиваясь дымком самокрутки, прощаясь, предостерег:
— Оберегайтесь на всякий случай…
Коля поскреб затылок, мы с Марком тоже не спешили лезть в болото — сообщение пастухов породило неясную тревогу, однако Васька раздумывать не привык:
— Братцы, за мной!
— Осторожнее, — сказал Марк. — Внимательно смотрите под ноги.
Совет оказался нелишним — возле трухлявого пня была замечена пара змей. Мы собрались было задать стрекача, но Марк сказал, что это ужи, а они, как известно, безвредные. Мы запрыгали по кочкам, медленно уходившим в бурую жижу, поймали пресмыкающихся, посадили в корзинку с плотно подогнанной крышкой. Ужи тихо шипели, пытаясь высунуть наружу плоские, украшенные желтыми пятнами головки.
Успех вдохновил — мы устремились вперед с твердым намерением переловить всех окрестных ужей и наткнулись на толстую змею с трехугольной тупоносой головой. При нашем появлении змея свернулась кольцом.
— Чур, мой уж! Чур, мой! Я первый его увидел! — Васька подскочил к змее, которая в ту же секунду развернулась словно стальная пружина, прошмыгнула у ловца между ног и исчезла в высокой траве.
— Ой! — завопил Васька. — Ой, мамонька!
Мы подбежали к нему, Васька сидел на пеньке и, поддернув штанину, с удивлением разглядывал собственную ногу.