За закрытыми ставнями
Шрифт:
Общий хохот…
— Написать бы такую книжку про дерева и цветы, да так, чтоб человек читал, а сам бы чувствовал, как они растут, живут, дышат, — чему печалютца, чему радуютца. Может, тогда не стали бы их так зря рубить.
— А ты вот лучше возьми и напиши про себя, как ты брюхом кверху лежишь, да всякую ерунду мелешь. Да так напиши, чтобы вот, читавши, тебя, дурака, видели.
Ребятишки захохотали так дружно да звонко, что даже лес откликнулся — гукнул.
Гришутка приподнялся, удивленно оглянулся
— А что Америка, — дальше Аршавы? — вмешался маленький Санька. — У меня в Аршаве дядька в половых служит. Город а–гра–мад-ный, сказывал. У них там новый свет есть.
— Ври больше!
— А вот провалиться, — дык есть! Дядька баил.
— Ну и врет твой дядька. Аршава–то твоя близко, а Америка за окияном, и то нового света там нету.
— А он велик, окиян–то?
— В–е–лик, страсть! Дядя Евстифей отписывал, что все нутро вымотало, пока доехал.
— Ишь ты…
Помолчали.
Лошади зафыркали, забеспокоились.
— Ребята, посмотреть надоть, не волк ли. Месяц–то все за тучки норовит, но коней–то видать.
— Сережка с Митькой, заходи слева, а я с Гришуткой обойду справа. Сгоняй ближе к огню! Малыши, сиди на местах — только под ногами путаетесь! — деловито распоряжался Вася.
— Васюта, а я с Петькой на речку с котелком сбегаю, — просится Санька.
— Ну, ступай да смотри к болоту не отбейтесь. Отвечай тут за вас. Ка–ра–уль-щики!
Лошади собраны. В костер подброшено свежего хвороста, а Саньки с Петькой все нет.
— Куда запропастились? Хоть что им сделатца, а все ж погукай–ка, Сережка!
— Петь–ка–а! Сань–ка–а! А–у–у…
— У–у–у, — откликнулся лес.
— А помните, как прошлым летом Оська утопился? — вспомнил Гриша.
— Ну, тот купамшись на омут попал.
— А как его баграми–то искали…
— Только на завтрева нашли — далеко унесло. Дядя Ро- дивон багром зацепил!
— А на волоса–то да на одежу травы налипло страсть. А сам бе–е–лый… глаза закрыл…
— А матка–то как убивалась: «Осенька, сыночек, на кого ж ты меня покинул!», а сама как бросится на него, как обхватит, ажно у всех слезы прошибла…
— Заплачешь, как один–то сын утопится. Сережка, гукни еще мальцов!
— Сань–ка–а!.. А–у–у-у…
— У–у–у-у… — откликнулось.
— Здеся–я–a! — раздались голоса и в круг вбежали насмерть перепуганные ребятишки.
— Ребята, чего вы? Окститесь, аль вам что привиделось?
— Там на болоте черный барин.
— Ну и пусть его, нас много.
— Да-а… Мно–о–го. А забыл, как он Аленку в лесе было сцапал? Она там тож не одна была.
— То девчонка, и опять же от своих отбилась.
— А он что ж, вас ловил, что ли?
— Не, только шел, а сам бо–о–ль–шой пре–большо–ой, с сосну, а глаза–то горят, как у волка, и зубищами щелкает.
— Он, може, и есть оборотень.
— А ну, как подкрадется к нам, да зачнет душить?
— С нами крестная сила! — Мальчуганы сжались в тесную кучку.
— Вася, боязно, — прижался Петя к старшему брату.
— И мне боязно… Кто–то лапает… — захныкал Санька.
— Ха–ха–ха-ха! — раскатился смех по лесу.
— Господи Иисусе! Господи Иисусе! — Еще теснее сбились в кучу ребятишки.
Заплакала выпь… Хохочет и ухает сова…
— Садись на коней, поскачем домой, ребята! — предложил Сережа.
— Домой! домой! — плачут малыши.
— Разве от черта или мертвеца ускачешь? — усомнился Гриша. — Молитвой только отгонишь.
— Ш–ш–ш-шу! — пролетело над головами что–то большое и темное.
Заколебалось пламя костра, по перепуганным лицам пробежала тень.
— Молись, ребята! — крикнул Гришутка.
Стали на колени.
— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, — зазвенели дрожащие детские голоса..
Ярко вспыхнул огонь костра… Ласково мигают в небе звезды.
Высоко к Богу летит чистая детская молитва, и в души их сходит покой…
— Это сова!.. — первый опомнился Вася.
Глава 15
Праздник в Озерках
Дорога к селу Озерки с самого раннего утра гремит колокольцами и бубенцами. Это со всех окружных деревень — ближних, а часто и дальних сел — собираются гости на храмовой праздник.
Бабы и девки разряжены в яркие платья и платки, отчего сельская улица кажется сплошным цветником.
Парни пока степенно держатся возле мужиков и только издали многообещающе подмигивают своим кралям. Гармоники лежат на возах — им не пришло еще время: не отошла, вернее, не началась даже обедня.
Притвор и сама церковь украшены цветами и усыпаны травой.
Вот с колокольни раздался первый удар. Мужики, как один, сняли шапки и истово перекрестились. «Образовавшиеся» по московским трактирам парни считают рукой на пиджаках пуговицы, что у них считается особым шиком крестного знамения.
Старые бабы уже в церкви. Запаслись свечами и усердно отбивают поклоны перед иконами. Слышится сдержанный шепот и шелест.
На колокольне оборвался веселый трезвон.
Толкаясь в притворе, мужики, бабы, девки и дети торопливо наполняют церковь. Шаркание, шорох, шепот и кашель усиливаются…
Но вот с клироса раздается торопливый возглас дьячка:
— Благослови, Владыко!
Медленно, вдохновенно произносит старик–священник вступительные слова литургии:
— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.