Забавное приключение
Шрифт:
— Что ты записываешь? — полюбопытствовала Зойка.
— А чтобы Зойке потеплей было… — наклонился он к ней и крикнул в ухо такое, что она сделала большие глаза и назвала бесстыжим.
— Ужо поговорим! — крикнул он в душивший его ветер, а ей послышалось: "В Рим!" — и она крикнула:
— Поедем в Рим?! да?!
— К чёрту на рога! — во весь дух крикнул он и хлопнул шофёра по плечу: — Ходу! предельную!!
Шофёр отмахнул затылком — весь ход! Теперь это был не ход, а свист и мельканье. Крутилось и мчалось всё, а что — не видно. Острой сечкой било в лицо
Лопнуло колесо под Карасёвым.
Шофёр молча вылез, молча достал из ящика инструменты и полез чиниться.
— Ужасно хочется есть… — сказала Зойка. — Должно быть, я промочила ноги.
Сильней и сильней сёк дождь, и струйки стекали в ковш, напитывая войлочную подстилку. Уныло кричали кружившиеся в дожде грачи и галки.
— Ничего, с нами коньячок есть. На заводе согреемся.
Карасёв представил себе пылающую печку. Можно и ночевать, а подумают там чего — чёрт с ними! — поласкал он глазами Зойку. Ветер упал, и теперь поливало настойчиво. Попадало за воротник, и пришлось поднять капюшон.
— Ой-ой-ой… — истерично засмеялась Зойка. — Ужасно ты похож на моржа!
— А ты на кого похожа!
Она топотала, кончик носа у ней покраснел, а подкраска смазалась и открыла пятнышки на щеках. Карасёв хмуро взглянул на неё, и её лицо теперь показалось самым обыкновенным, как у горничной Маши.
— Ну, скоро ты там?! — крикнул он распластавшемуся на серой грязи шофёру.
— Выдумали катать в какой-то калоше! Только мальчишкам ездить в ваших коробчонках…
— Эта «коробчонка» стоит восемнадцать тысяч! — обидчиво сказал Карасёв. — Её и сандуковская не накроет.
— О господи… Да у него салон, спать можно!
— Только о постелях и думаете…
— Ах, вот что!..
Она толкнула его и хотела сойти, но он ухватил её и посадил силой.
— Нечего дуру строить… погляди на себя!
Она поглядела на лужи, в которых плясали серые пузыри, и закусила губы. А тут подошёл мурластый странник с клеёнчатой сумкой за плечами, пытливо пригляделся и попросил басом:
— Капните пятачишко, господа аристократы…
Карасёв поглядел свирепо в прыщавое лицо в жирных космах, плюнул и обругал дармоедом.
— Ещё потягаюсь, кто дармоедней… — сказал странник и тоже плюнул. — Мочиться вам сорок дней, сорок ночей!
Шофёр уныло сказал — готово, прыгнул, и опять стал сечь дождь. Карасёв злился: давно бы уже был у генеральши!
— Чего болтал тебе Сандуков?
Зойка вызывающе повела мокрыми глазами, с собравшейся к носу синевой карандашика, поджала тонкие губы и крикнула:
— Это ещё что?!
— А вот знать желаю! Чего этот толсторожий тебе хрипел?
Она посмотрела на него, как на грязь. Летевшие спереди брызги сменились грязью, и в Карасёва ляпнуло целым комом. Теперь хлестало со всех сторон, пороло дождём, лепило. Машина бешено заносилась в заворотах, выла и скрежетала. Они осели в ковше, уцепившись за петли. Мчало, не давая
— Тише!.. — пытался Карасёв крикнуть, но шофёр не слыхал за ветром.
И вдруг загремело, словно застучали железные кузнецы, шофёр ахнул и перевёл скорость. Рыкнуло, резко толкнуло, и машина остановилась.
— Что ещё?!
Стояли в низине, у мосточка. Шофёр спрыгнул, словно хотел убежать, сорвал капот с машины и сунул голову.
— Какого ещё чёрта…
— Ехать дальше нельзя… — объявил шофёр, дёрнул шеей и высморкался в пальцы.
— Почему нельзя?! — крикнул Карасёв, грузно подымаясь в ковше.
Шофёр опять юркнул головой, по локоть запустил в картер руку, пошарил и показал что-то на ладони:
— Баббит… [5]
— Что это?! — спросил Карасёв, косясь на блестящие кусочки.
— Баббит… — растерянно повторил шофёр.
— Так исправляй, чёрт возьми!
Шофёр только пожал плечами. Перегрелись подшипники, и баббит растёкся… Надо тащить лошадьми… Засорилась маслёнка и не подавала масло… Перегрелись подшипники, и баббит растёкся…
5
Баббиты — металлические сплавы, употребляемые для заправки вкладышей подшипников.
— Значит, совсем болван?!
И опять повторял шофёр, что ехать никак нельзя, объяснял про подшипники и опять повторил — баббит. А тут наползла густая, как дым, туча, закрыла белое небо и полила потоки.
— У меня лужа под ногами! — крикнула Зойка. — Вот ваша проклятая ловушка!..
Дело было совсем плохо. Она промокла, сидела с зеленоватым лицом и подрагивала губами. Её шапочка с птичкой съехала набок, и птичка висела вниз головой, распушив пёрышки.
— Вот… — сказал Карасёв растерянно, — придётся идти пешком.
Она взглянула на него с ненавистью. Её губки, умевшие так впиваться, чуть вывернутые в уголках, потеряли всю кровь и подёрнулись плёночками, и стала она похожа на больную и скучную, будничную портнишку. Они начали говорить колкости, злить и обвинять друг дружку:
— Мало иметь машину, надо уметь ею пользоваться!..
— Надо уметь одеваться, когда едут в дорогу, а не наворачивать тряпчонок, в которых таскаются по бульварам! Знайте своё дело и не суйтесь!
Карасёв вылез из машины.
— Я вам докладывал, где брать масло… — плаксиво сказал шофёр. — Я вам докладывал, жульническое пошло масло…
Карасёв поднёс красный крутой кулак к его носу и потыкал:
— Я тебе до-ло-жу! Там где-нибудь поездишь… там тебе будет масло!
Надо было выпутываться. До завода оставалось вёрст двадцать, до ближайшей деревни — Труски или Хруски — вёрст восемь. Место было унылое. По сторонам тянулось болото в осинничке. Вперёд уходил подъём, и на нём темнел лес. Карасёв знал, что здесь начинается княжеское имение, где он прошлой зимой был на волчьей облаве, потом Хруски или Труски, потом Кустово и имение генеральши.