Забайкальцы. Книга 1
Шрифт:
Следом за атаманом на паре вороных рысил Сафрон Анциферов. В телеге у него сидели подвыпивший с горя Демид и старик Уваров. Борясь с одолевающей его дремотой, Демид то ронял голову на грудь, то снова вскидывал ее и, еле ворочая языком, принимался ругать Тита. Не слушая Демида, старик Уваров орал песни, ему басом подтягивал правивший лошадьми Сафрон. При въезде в село осоловелые глаза Уварова на мгновенье задержались на березе.
— Вот она, матушка, стои-ит! — воскликнул он, широко взмахнув рукой. — Кум Сафрон, а кум!
Во поле березонька— Платоновна, здравствуй! Встречай своего казака! Кум, останови, тпру! Кум Сафрон, останови, пожалуйста!
Некому березу залома-ати— Кум, а кум!
Некому кудряву защипа-а-ти, Люли, люли, заломати…Вблизи села молодые казаки сбавили ход, пропуская мимо себя телеги стариков, поехали шагом, кто-то из них затянул песню:
Весе-е-ли-и-итесь, храбрые казаки.Все хором подхватили, и над селом, над притихшим лугом полились стройные звуки старинной казачьей песни:
Честью, сла-а-вой, славою своей. Покажи-и-ите всем, друзья, примеры, Ка-ак из ружей бьем своих врагов. Бьем, разим, не портим свой порядок. Только слу-у-шаем один приказ. Когда ска-а-ажут наши командиры, Мы то-о-гда-а идем, мы рубим, бьем.Заметив Платоновну, Егор отделился от казаков, пустил гнедого галопом и на ходу спрыгнул с него у березы.
— Мама! — радостно воскликнул он, обнимая и целуя Платоновну. — Заждалась меня? Мы бы давно уже приехали, да начальство наше вздумало конное занятие проводить.
— Дай-кось я посмотрю на тебя получше. — Отстранив руками Егора, Платоновна с довольным видом осмотрела его с ног до головы. — Вот он, казак-то какой бравый вырос у меня! Вылитый отец. Куда тебя определили?
— В полк, мама, в Первый Аргунский полк.
До дому шли пешком. Егор, ведя коня в поводу, поддерживал мать под локоть.
— А постарела ты, мама, за это время, — участливо говорил он, вспоминая былую красоту матери. — И морщинки у глаз появились, и волосы на висках поседели.
— Старею,'Егорушка, да и жизнь-то провела, сам знаешь, в трудах да в заботе. Теперь бы уж пора и на роздых, внуков понянчить, а оно все не так.
Михаил поджидал у ворот. В отличие от Егора, Михаил походил на мать: такой же овал лица, изгиб бровей, такие же черные вьющиеся волосы и лучистые карие глаза. Высокий и широкий в плечах, он казался старше своих восемнадцати лет.
— Смотри, какой здоровяк вымахал! — удивленно и радостно воскликнул Егор, здороваясь с братом. — И ростом-то почти догнал меня.
— Давай сборемся! — ощерив в улыбке белозубый рот, предложил Михаил.
— Рановато тебе еще со мной бороться.
— Да ничего, брат, не сразу осилишь. Мы третьего дня
— Молодец! — Разговаривая, братья зашли в ограду. Егор принялся расседлывать гнедого. Платоновна ушла доить коров. Поручив Михаилу отвести и стреножить на лугу коня, Егор занес в сени седло, шашку повесил на гвоздик у двери, тут, как он помнил, всегда висела шашка отца.
Выйдя из избы, Егор по-хозяйски обошел ограду, заглянул во двор к коровам, в низенький сарайчик, где на жердочках сидели куры, потрогал рукой столбик, который уже давно подпирал полусгнивший желоб крыши, и сел на крылечко. Густели сумерки, над сопками в небе висел серебристый серп молодого месяца, на болоте под горой хором квакали лягушки. С луга вернулся Михаил с уздой в руках, сел рядом.
— Хороший у тебя строевик.
— Конь — лучше некуда.
— Я себе такого же наметил у хозяина, теперь ему два года. Рыжий, белоногий, ха-ароший будет конь.
— Смотри не ошибись.
— Не-ет, я его испытаю сначала не один раз и дяде Игнату покажу, а уж он-то насчет коней дока.
С улицы до слуха братьев донеслись голоса парней, смех, один из парней тренькал на балалайке, двое или трое подпевали:
Уж ты, тятька мой родной, Я не пахарь, тятька, твой. Ах, не косец я луговой,— Разоритель домовой. Рад тебя бы не зорить, Да служба царская велит.— А ведь верно сложили песню-то, — вздохнув, сказал Егор. — Мы и всамделе для отцов да матерей разорители, разорим их — и на службу на четыре года, а они тут, бедняги, как знают.
— Мы-то тут ни при чем.
— Конечно, ни при чем. Я к тому говорю, что правильно в песне поется, для казака сыновья — одно разренье. Вон Устин-то Петрович совсем, говорят, разорился, как пятерых-то обмундировал.
— Шестого готовит, Ваську, а там Демидко подходит, годом меня моложе. Быков-то уж одна пара осталась. Ну, этим так и надо, шибко уж нос задирали, как богатые-то были, а теперь сами пошли по работникам. Васька-то у Тита Лыкова живет, коня отрабатывает. Ну, а мы-то с тобой никого не зорим. Наша мама еще больше хозяйством обзавелась. Вон у нее две коровы, и куры, и поросята, и в огороде всего насажено полно.
— Так это она все своим трудом нажила, а мы-то ей чем помогли? Правда, хлеба я посылал ей с присевка, так много ли его?
— Хлебом-то я тоже буду помогать ей, присевок вырядил у хозяина. Да наша-то мама проживет, голодать не будет, как другие.
— Хорошо, что она такая работящая, да здоровье ей позволяет. А не дай бог, не будет у нее здоровья, на что она станет жить? На какие доходы?
— А чего вперед загадывать!
— Нет, Миша, об этом теперь надо говорить. Я вот уйду на службу, а ты смотри помогай ей, чем сможешь. В случае заболеет али еще какое несчастье, ежели не будет чем помочь — корову продай, надо будет — и вторую, а маму соблюди, она нас не бросала в сиротстве, как тяжело ни было, а вырастила.