Забайкальцы. Книга 3
Шрифт:
Теперь здесь, в Гришкином хуторе, вдали от населенных пунктов, обосновался на время Хоменко со своим отрядом. Сюда, по замыслу Захара, должны стекаться добровольцы из сел, куда он разослал своих агитаторов. Беспокоило Захара то, что стоянка здесь затянулась не на одну неделю и трудно с продуктами. Мясо будет, тайга кругом, среди партизан немало охотников, а как доставить хлеб? Выручил посланный в сторону железной дороги разъезд из пятнадцати партизан. Им повезло. Обнаружив на Могойтуйском тракте белогвардейский отряд, они обстреляли его, отбили у дружинников четыре крестьянских подводы. Две оказались
С того времени, как Егор прибыл в Гришкин хутор, прошла неделя. Хорошая наступила пора, весна набирала силу, все вокруг зацвело, зазеленело. Егор, с детства любивший тайгу, часто уходил в лес, что кольцом окружил поляну Гришкиного хутора, часами бродил там, наслаждаясь разноголосым пением птиц. Особенно он любил, когда под напором весеннего ветра зашумит тайга. Усядется на пенек или на валежину и слушает, слушает, дивясь про себя, что вроде бы и ветру-то нет, а тайга шумит, заглушая птичьи голоса, раскачивают вершинами столетние могучие лиственницы, мирно колышут разлапистыми изумрудными ветвями. И от всего этого радостно становится Егору, и грустно, и не хочется уходить отсюда.
В этот день Егор, побродив по тайге, спустился вниз, в колок, в яркой зелени которого снежно белели кусты цветущей черемухи.
Посередине колка протекал говорливый и прозрачный ручей, возле него и уселся Егор на поваленную ветром старую ольху, вдыхая сладостный аромат черемухи. Вспомнилась Антоновка, последний день, проведенный у Архипа. Тогда, в ожидании Насти, выпросил он у Архипа лист бумаги и карандаш, написал матери письмо. В письме, как обычно, просил он благословения «навеки нерушимого», а также всем передать «низкий поклон и от души ласковый привет». В конце письма просил у матери прощения, что не может заехать, повидаться с нею, что снова «зачалась» война, и закончил письмо словами:
«Молите бога, чтобы закончилась она скорее, чтобы возвернуться нам домой подобру-поздорову.
Земно кланяюсь всем Егор Ушаков».
Архип пообещал Егору доставить письмо Платоновне. А вечером распрощался Егор со стариками, с плачущей навзрыд Настей, с дочкой (сына за все дни Егор видел лишь один раз). В ту же ночь, благополучно выбравшись из Антоновки, махнул на Шакалову заимку, где отдыхал его Гнедко, нагуливая жирок, а в омете соломы были надежно упрятаны седло, винтовка и шашка.
На следующее утро, еще не взошло солнце, Егор был уже на коне, при полной боевой готовности. Ермоха, держась за стремя, шагал сбоку. Около брода через речку остановились. Ермоха, все еще держась за стремя, с грустью во взгляде посмотрел на Егора:
— Значит, снова за то же самое, воевать?
— А как же быть-то?
Егор ожидал, что старик начнет отговаривать его, упрекать, но тот заговорил иначе:
— Оно конешно, такое подошло времечко, што, будь бы помоложе, и я наверняка пошел бы с вами. — И, прощаясь, целуя склонившегося к нему Егора, напутствовал дрогнувшим голосом: — Езжай с богом. А о Настасье, о ребятишках не
Громкие голоса, шум в лагере прервали размышления Егора. Догадываясь, что там произошло что-то необычное, он торопливо поднялся с валежины, поспешил в лагерь. А там уж поднялась суматоха, люди спешили, грудились вокруг штабной палатки.
— Что случилось-то? — допытывался Егор, ухватив за рукав одного из партизан.
— Тревога, — ответил тот, обернувшись.
— Сам понимаю, что тревога, а из-за чего?
— Из разъезду прибыли наши, ну и рассказывают, што…
Он не договорил — из палатки вышли Хоменко, Рудаков и недавно появившийся в отряде боевой большевик из солдат-фронтовиков, Петр Ведерников.
— А ну, товарищи, потише, — обратился к партизанам Хоменко и, когда вокруг поутихли, продолжал: — Товарищ Ведерников очень важное дело разведал со своим разъездом: белые каратели гонят с Онону большую партию арестованных. Сегодня они должны прибыть и заночевать в селе Верх-Каменка. — И тут Хоменко изложил партизанам намеченный план нападения на Верх-Каменку, чтобы освободить арестованных. — Риск большой, товарищи, — сказал он в заключение, — белых там раза в четыре, а то и в пять больше, чем нас, они хорошо вооружены, наша надежда только на то, что белые нас не ждут, и мы должны этим воспользоваться. Мы не можем сидеть здесь, зная, что наших товарищей ведут на убой. Прошу высказываться.
Как весенний поток, забурлил говор, и хотя то тут, то там возникали споры, большинство соглашалось с Захаром.
Когда Хоменко предложил проголосовать, частокол рук поднялся за его предложение.
— Значит, принято! — радостно улыбаясь, сказал Хоменко. — Тогда слушать мою команду: готовить коней, седла, оружие, сразу же после обеда выступаем, чтобы в ночь подойти к Верх-Каменке. Товарищ Подглазов, подбери себе человека три, кто пожелает, останетесь здесь, в лагере. Тут имущество кое-какое, и люди будут прибывать из сел, добровольцы, принимайте их и ждите нас. Все! Можете расходиться.
ГЛАВА XI
Солнце перевалило за полдень, когда отряд Хоменко, разбитый на два взвода, выступил из лагеря. Командиром первого взвода, насчитывающего сорок два человека, избрали партизаны Рудакова, второго, где набралось тоже более сорока партизан, — Петра Ведерникова.
Чтобы сократить расстояние, решили ехать бездорожно, тайгой, через отроги хребта Черского. Провести отряд таким путем взялся один из недавно прибывших мужиков, местный житель, охотник Ларионов. Он и ехал теперь впереди, вместе с Хоменко.
Большой, местами очень крутой лесистый хребет одолели еще днем. Засветло перебрались через болотистую падь Гнилуху, и, когда стемнело, горная тропинка вывела партизан в широкую, обрамленную лесом падь.
Проехав падью километров шесть, проводник, придерживая коня, оглянулся на Захара, помахал ему рукой.
— Что такое? — подъехав к проводнику, спросил Хоменко.
— Здесь, — коротко ответил Ларионов. — До поселка теперь версты две. осталось, не больше.
— Та-ак.
— Там, во-о-он за тем леском, поворот будет, поскотина и мельница водяная недалечко. Тут у них, я так думаю, охрана должна быть выставлена.