Заблудившаяся муза

Вербинина Валерия

– Порядочно, – скромно потупился Гиацинт Христофорович.

– И часто бывало, что вам доносили об убийстве и называли имя убийцы еще тогда, когда даже тело не было обнаружено?

– Случалось, – спокойно ответил Леденцов. – Однажды, прощу прощения, два вора не поделили добычу… сожительница одного видела, как ее любовника убили, и тотчас же побежала сдавать убийцу. Был еще один случай, но я даже не знаю, удобно ли его вам рассказывать…

– Нет, – покачала головой Амалия. – Здесь что-то другое, но что? – Она поднялась с места. – Впрочем, не будем

больше терять времени. Дмитрий Иванович сказал, что вчера, унося Ольгу Николаевну, он запер квартиру. Значит, ключи до сих пор у него. Я заберу их, и мы отправимся в Фонарный переулок.

Гиацинт Христофорович не возражал, а если бы он и попытался возражать, он почему-то был уверен, что Амалия все равно не стала бы его слушаться. Однако, едва баронесса Корф вышла за дверь, выражение лица молодого человека изменилось. Теперь оно казалось уже не печальным, а упрямым, и даже светло-серые глаза потемнели.

Леденцову представлялось, что ему попалась представительница несовместимой с сыскным делом породы дам, имеющих слишком большую власть, которые горазды во все вмешиваться и всем мешать. И он предвидел большие трудности, потому что в глубине души не сомневался, что именно Дмитрий Чигринский, этот двуличный композитор, убил в порыве гнева свою любовницу и теперь готов идти на что угодно, лишь бы его не разоблачили. Однако Гиацинт Христофорович твердо решил, что ничего у Чигринского не выйдет. Преступление есть преступление, и тот, кто его совершил, должен отвечать по закону, а композитор он, банкир или простой обыватель, простите, не имеет никакого значения.

– Господин Леденцов!

Спохватившись, он поднял голову и увидел прямо напротив себя смеющиеся глаза Амалии. Баронесса Корф только что вернулась, но как же она преобразилась! Куда-то исчезла уверенная в себе, властная и элегантная светская дама, а ее место заняла скромно одетая серая мышка – настолько незаметная, что Гиацинт даже не обратил на нее внимания, когда она вошла в комнату.

– О! – только и мог вымолвить сыщик.

– Идемте, – сказала Амалия. – Мою карету мы брать не будем, чтобы не привлекать внимания. Сядем в обычный экипаж.

– Как себя чувствует Дмитрий Иванович? – не удержался Леденцов, когда они спускались по лестнице.

Амалия как-то неопределенно повела плечами.

– Как чувствует? Гм… Думаю, он очень хотел бы забыть то, что случилось, но получается у него плохо.

Гиацинт насупился и подумал, что Амалия непростительно добра, а такие, как Дмитрий Иванович, без зазрения совести этим пользуются.

– Могу ли я спросить, сударыня, что вы намерены предпринять, если вина господина Чигринского будет положительно доказана? – кротко осведомился он.

– Полагаю, что в таком случае я просто предоставлю господина Чигринского его участи, – в тон ему ответила Амалия.

Они доехали до Фонарного переулка, и баронесса Корф расплатилась, невзирая на возражения своего спутника.

– А вот и дом Ниндорф, – сказала она.

Это было типичное строение в четыре этажа, чем-то неуловимо смахивающее на

казармы, но Амалия знала, что снять жилье здесь стоило денег, и немалых. Отсюда рукой подать до Театральной, Исаакиевской и Мариинской площадей, да и Гороховая, где жил композитор, тоже не так уж далеко.

– Начнем со швейцара? – скорее утвердительно, чем вопросительно промолвил Леденцов.

– Разумеется, – кивнула Амалия. – Посмотрим, что он сумеет нам рассказать.

– Я имел с ним утром краткую беседу, когда проверял сведения об исчезновении Ольги Николаевны, – сказал молодой сыщик. – Само собой, я не упоминал причину моего появления, так что он до сих пор не знает, что произошло.

– Очень хорошо, – одобрила Амалия. – Пусть так будет и впредь.

– Но, сударыня, нам придется все же объяснять, почему мы предпринимаем расследование.

– Потому что с Ольгой Николаевной произошло несчастье. В крайнем случае можете добавить, что она подверглась нападению. Полагаю, такого объяснения вполне достаточно.

Заметив молодого сыщика, Тихон настороженно шагнул ему навстречу. На Амалию он поначалу даже не обратил внимания.

– До сих пор не возвращалась, – сообщил швейцар, явно имея в виду Ольгу Верейскую. – И господин Чигринский тоже не показывались.

– Скажите, а вы все время находитесь на своем посту? – спросила Амалия.

Тихона, казалось, обидел даже намек на предположение, что он мог куда-то отлучиться и пропустить возвращение жильцов.

– Я, сударыня, больше двадцати лет здесь служу, меня все знают, и чтобы я взял и куда-то ушел… да разве мне за такое платят? Если уж взялся делать дело, то надо делать его хорошо. Правильно я говорю?

– И вчера вечером вы никуда не отлучались? – подал голос сыщик.

– Никуда.

– Вы помните, как Ольга Николаевна вчера вела себя, когда уехала с господином Чигринским? – спросила Амалия.

– Как обычно, – отвечал Тихон. – Была оживленная, смеялась…

Леденцов поднял голову от записной книжки, в которую, верный своей привычке, заносил все показания свидетелей.

– Смеялась? – с нескрываемым удивлением переспросил он.

– Да. Дмитрий Иванович ее на руках нес. Он сказал, что проспорил ей пари.

Ну что прикажете делать с такими свидетелями? Объяснять, что Ольга Николаевна не могла ни смеяться, ни плакать, ни как-либо иначе вести себя по той простой причине, что уже была мертва? Амалия послала своему спутнику предостерегающий взгляд.

– Скажите, а как давно Ольга Николаевна живет здесь? – спросила она.

– Как давно? Дайте-ка подумать… – Тихон насупил брови. – Год и четыре месяца.

– Плату за нее вносил Дмитрий Иванович? – как бы между прочим поинтересовался Гиацинт.

– Э… гм… точно так, сударь.

– И часто он навещал ее?

У Тихона в голове мелькнуло, что спутницы полицейских сыщиков задают вопросы, ответ на которые очевиден с самого начала. Само собой, что Дмитрий Иванович поселил тут свою знакомую вовсе не для того, чтобы вскоре забыть о ее существовании…