Заблуждение велосипеда
Шрифт:
— Не знаю, — хмуро говорю я. Ясно ведь, сейчас скажет какое-нибудь гадкое имя, которое сам выдумал, и будет меня так дразнить.
— Ксантиппа! — провозглашает Костик.
Ну, это еще ничего, переживем.
— А это знаешь что означает? — не унимается он.
— Ну что?
— Рыжая лошадь! — орет Костик и сам ржет.
Пожимаю плечами.
Очкастый смотрит на меня и сочувственно улыбается. Ну и зубищи!
— Ты пластинку носишь? — спрашиваю я.
— Да, только у меня сейчас перерыв, — охотно рассказывает
— Я тоже раньше носила расширяющую, но сказали, что больше уже не расширится, сняли.
— Я, когда только надел, говорить почти не мог. Шепелявил.
— С пластинками вообще мученье, — вспоминаю я. — Ключик этот, для подкручивания, теряется все время.
— А ты сколько раз подкручивала?
— Раз в неделю.
— А я — раз в десять дней. А еще мне два коренных зуба удаляли. С уколами. А то иначе у вот этих вот, — опять показывает кошмарные зубы, — было бы небное прорезывание.
— Да ты мутант! — догадывается Костик.
— Мутант, кто язык трубочкой сворачивать умеет, — авторитетно говорит очкастый. — Это признак мутации, мне дядя Алик сказал, а он антрополог, он знает.
Мы с Костиком, не сговариваясь, сворачиваем языки трубочками, а у очкастого не выходит.
— Все, ты попал к мутантам! — потирает руки Костик.
— А как твой папа поживает? — решает сменить тему очкастый.
Так. Вот это некстати. Меня часто спрашивают, как поживает мой папа. Просят передать ему привет и чтобы он писал еще рассказы, побольше и посмешней. И я стесняюсь сказать, ответить, признаться, что папа давно умер. Потому что, во-первых, начнут спрашивать, сильно ли я плакала, а во-вторых, могут расхотеть со мной дружить. Почему этот очкастый спрашивает про папу? Костик сказал, кто мой папа? А может, что мой папа умер, он ему тоже сказал, и сейчас этот просто хитрит, чтобы вместе с Костиком надо мной поиздеваться?
Я не отвечаю.
Сейчас Костик должен ему сказать: «Да очнись ты, нет у нее никакого папы, умер, когда ей шесть лет было, она и не помнит его…»
Но Костик, проявляя чудеса деликатности, вылезает из лодки и принимается крутить свой велосипед.
— Мне его рассказы так нравятся, — взахлеб, улыбаясь ужасными зубами, говорит очкастый. — Когда мне аппендицит вырезали, родичи книжку принесли, и я так ржал, мы все так ржали в палате, что медсестра книжку отобрала — а то, говорит, у вас у всех швы разойдутся. А мы потом слышим, они на посту сидят, сами вслух читают и так ржут… Там про кашу и про помидоры, когда они в цирке из-под купола падали…
Я улыбаюсь молча.
— Передай, пожалуйста, своему папе от меня привет, — серьезно просит очкастый. — И чтобы он еще рассказы писал, побольше и посмешней.
Киваю.
Костик поднимает
Костик курит!
Ну да, ему уже четырнадцать…
— А я бороду отрастить хочу, — говорит очкастый. — Если зубы не исправятся, то отращу бороду и усы, не так заметно будет.
Молчим.
Вдруг становится грустно и скучно.
— А хочешь, покатайся на моем велике? — предлагает очкастый. — Или хочешь, я тебя на багажнике покатаю?
— Нет, спасибо.
Еще не хватало! Чтобы кто-нибудь увидел, как я на багажнике у какого-то очкарика в болгарских джинсах?
— Мне домой надо…
— А хочешь, пойдем ко мне в гости, я тебе покажу мелки, которые у моего дедушки есть? Знаешь, какая коробка огромная? Там все на свете цвета есть. Даже цвет морской волны.
— Я домой. Пока!
Выхожу из лодки.
— А мы раньше в Югославии жили, — спешит рассказать мне вслед очкастый. — Я там родился. Только во втором классе в Москву приехал. Я даже по-русски сначала плохо говорил.
А речка все видит и понимает:
Девочка стоит на травяном берегу, и парнишка смотрит из лодочки, куда она пойдет, и почему-то очень не хочет, чтобы она пошла вверх по косогору, вслед за Костиком.
— Я до сих пор и по-сербски и по-хорватски отлично умею, — говорит он.
Девочка идет направо, по песчаной дорожке мимо лодочной станции.
И от этого парнишке становится радостно.
— Хочешь, скажу, как по-сербски «направо»? — кричит он ей вслед.
Девочка уходит, в светло-сиреневой рубашке фасона «крестьянка», в вышитых джинсах клеш, с длинными-длинными рыжими волосами.
И мальчик нащупывает в кармане джинсов «Рила» гвоздик, и на крашеных досках лодки выцарапывает слово «направо».
Сперва по-сербски, кириллицей. Потом по-хорватски, латиницей.
А речка думает, что это ее имя пишут, только с буквой «о» на конце.
И речка радуется — вот, моим именем лодочку теперь зовут.
И больше они не встречаются.
Мы, очкастый и я, больше не встречаемся.
А с Костиком они дружат. Мальчики подружились. Оказалось, что школы по соседству, и почти ровесники, и живут недалеко, общие интересы — шахматы, роботы, порнографические открытки, позже — поездки в женскую общагу в Капотню.