ЗАБОТЛИВАЯ ЖЕНСКАЯ РУКА
Шрифт:
– Молодец, Трифон, - похвалила Гранечка.
– Я бы за тебя даже замуж вышла…
– Я недостоин.
– Трифон был само смирение.
– Это точно, - кивнула Гранечка.
– Так, ладно, мальчики, на выход с вещами. А вам - счастливо оставаться. И помни, Трифон, молчание…
– …золото. Удачи, Гранечка.
– Пушки пропали, жалко, - пробубнил Гена.
– Заткнись, - сказала ему Граня.
– Не будь жадным. Продадим конечности - куплю тебе атомную бомбу. Вместе с бомбовозом.
И перцы, отягощенные узлами с пиратски захваченными конечностями, ушли, предводительствуемые
– Олег, как ты мог?
– возмущенно воскликнул Трифон, едва за компанией захлопнулась дверь.
– Торговался с этой стервой из-за каких-то процентов! Где широта твоей натуры?!
– Моя натура, Трифон, не твоя проблема, - неожиданно весело подмигнул Олег.
– Хорошо, что у меня с собой мобила есть. Я должен немедленно сделать пару звонков нужным ребятам и по нужному адресу…
И Олег ушел на кухню:
Трифон поглядел на стекольщика.
– Пойду я, наверно, - с некоторым сомнением сказал тот.
– А то засиделся у тебя, а обед скоро…
Трифон понял намек. Загадочный стекольщик явно напрашивался на угощение. В иной ситуации Трифон бы вежливо выставил его за дверь, но сейчас было ему безразлично - дядя Коля ли тусуется в его квартире или весь хор Пятницкого. Возлюбленная пропала, артефакт украден, точнее, нагло отобран, денег нет, жизнь разладилась, уверенности никакой в завтрашнем дне…
– Пойдемте, - сказал он стекольщику.
– Я пельмени сварю. Должны вроде оставаться в холодильнике…
Как ни странно, пельменями не побрезговал и Олег. Он вообще выглядел таинственно после того, как сделал свою «пару звонков». Трифон старался не встречаться с ним взглядом, поддерживал какую-то простецкую беседу с Колей-стекольщиком - то про брюкву, то про калийные удобрения. Но все как-то не клеилось, и это страшно Трифона раздражало - как камешек в ботинке.
Одна радость: Олег уговорил свою тарелку и распрощался, деловито бросив Трифону: «Увидимся». И исчез, предварительно забрав у Трифона куртку, потому что не с руки ему, конечно, было идти по городу (хотя бы и до стоянки, куда откатили его машину) в одной пижаме.
Трифон как-то потерянно сидел на стуле. Выключили его, будто иллюминацию на новогодней елке… Кстати, о елке. Трифон даже удивился - сколько его квартира нападений пережила и подозрительных визитов, не говоря уж про взрыв, а елка все так и стоит целехонька. Прямо заколдованная.
– Да, парень, - доевши пельмени, сказал стекольщик.
– Чем-то ты здорово угнетенный, как я погляжу. Может, я за бутылкой сбегаю?
– Я не пью, - отмахнулся Трифон.
– Нет, выпиваю иногда, но сейчас не хочется. И без того тошно.
– А чем тошно-то?
– внимательно и проникновенно поинтересовался стекольщик.
– Э, паря, ты не морщись. Мы с тобой не в Америке, чай.
– А что в Америке?
– удивился Трифон.
– В Америке человек печальный никогда другому человеку на судьбу не пожалуется. Ежели только тот человек не психиатр…
– Не на что мне жаловаться, - пожал плечами Трифон.
– Ой ли?
– прищурился стекольщик.
Трифон хмыкнул:
– До недавнего времени я думал, что у меня вполне приличная жизнь. Пока в ней не появилась… Рука.
– Это
– Да вот вроде тех, что эти придурки сейчас утащили.
– И чем же эта рука так тебя доняла, что сидишь ты сейчас смурнее ноябрьского вечера?
– Красивое сравнение, - отметил Трифон.
– Нет, она особо не донимала, просто… Проникла в жизнь и все нарушила. Вроде нежданного гостя. И пришлось с ней считаться, но даже не это самое паршивое… За ней все, кому не лень, охотиться принялись, как будто эта рука невесть какое сокровище.
– Так, может, она и есть сокровище?
– Но не для меня!
– горячо воскликнул Трифон.
– Я ведь и без нее прекрасно жил и вполне был счастлив…
– Ну-ну, - принахмурился почему-то Коля.
– Вона ты какой молодец. Самостоятельный. Сильный. Красивый. И счастливый.
– Разве это плохо?
– Спору нет, хорошо. Только скучно.
– Ну и пусть. Мне нравится скучать. Кому я мешаю своей скукой?
– А кого радуешь?
– А должен?
– Нет, конечно, - вздохнул Коля.
– Только вот что я тебе скажу, паря. Бывает цельное стекло, звенит как родниковая вода и ясное как солнце. А бывает стекло с трещиной. И звук у него не тот, и блеск.
– Это намек? Слушайте, что вы ко мне пристали? Я вам исповедоваться должен в том, что я такой ужасный и скучный эгоист?
– Дурилка ты, - усмехнулся Коля.- Человек-то ты хороший. Только трусливый.
– Это как?!
– возмутился Трифон.
– А просто. Жизнь менять боишься, любить боишься, приключений тоже боишься. А когда ты боишься - тебя не уважают.
– Мне этого и не надо.
– Надо, Трифон. Сам себя-то не обманывай. Я ведь тебя, Трифон, признаться, как облупленного знаю.
– Откуда?
– изумился Трифон.
А еще он почувствовал, как мурашки у него побежали по коже. Потому что стекольщик вдруг на мгновение показался ему величавым, как средневековый король.
– Откуда вы меня знаете?
– повторил Трифон.
– Кто вы?
Стекольщик вздохнул и поднялся из-за стола:
– Не могу я тебе этого покамест сказать, Триша. Да и пора мне, засиделся. Но я с тобой не прощаюсь. Явлюсь в самом скором времени. А ты отдохни. И сам с собой побеседуй. На тему счастья и независимости. Или это… кроссворд порешай. На, держи.
И стекольщик сунул Трифону мятую газету.
Вышел вон и дверью…
…не хлопнул.
Остаток дня Трифон провел в каком-то оцепенении. Бродил неприкаянно по комнатам, вспоминал, как рука плескалась в ванной, а Димка принесла банку с капустой. Кстати, капусту он ведь так и не попробовал. И где теперь Димка? Она сказала, что в Москве, но это тоже может быть фантастикой… Как и рука, как и царевич Филимон… Трифон бездумно смотрел телевизор, шла как раз «Ирония судьбы», а потом от нечего делать принялся разгадывать кроссворд. И через некоторое время почувствовал себя таким уставшим, ненужным и почему-то несчастным, что даже не смог ответить на вопрос из четырех букв: «Обычно считается заботливой, если женская, и крепкой, если мужская». Отшвырнул газету и задремал на диване. А потом дремота перешла в крепкий сон. Сон без сновидений. И это-то было счастьем.