Забудь меня, если сможешь
Шрифт:
– Отвечать вопросом на вопрос крайне невежливо, – говорю я, испепеляя взглядом его затылок с копной темных волос.
В один момент он резко разворачивается ко мне и одним движением руки резко припечатывает меня к стене. Тело грубо сталкивается с твердой каменной укладкой, пока в его глазах я улавливаю искрящуюся ненависть, которая крепчает с каждым моим вдохом. Несколько секунд он странно изучает мою спокойную реакцию, нацепляя на себя маску презрительного безразличия.
– Слушай сюда, – сквозь стиснутые зубы проговаривает он, – в этом мире больше не существует никаких правил, норм, законов и подобного дерьма. Больше не существует ничего, кроме разрушений,
Я продолжаю ощущать на своей шее его теплые пальцы, осознавая одно – он не собирается меня душить, его единственная цель лишь запугать меня. Я не бьюсь в конвульсиях, как инфицированная, не кричу во все горло и не дрожу от страха, вместо этого я лишь устремляю на него непроницаемый взгляд, в котором невозможно прочесть ничего, кроме абсолютного спокойствия.
Я не чувствую ничего, кроме боли, ничего, кроме боли, ничего…
– Не знаю, что с тобой сделали эти лабораторные ублюдки, но я намерен выбить все это дерьмо из твоей головы, – Рон произносит это с такой презрительной интонацией, будто я виновна во всем, что происходит в нашей стране.
– Я здесь, чтобы не навредить людям, а спасти их, – произношу я, несколько раз моргая.
Он медленно отходит от меня, тяжело выдыхая в сторону.
– Почему я должен доверять тебе, когда ты стоишь передо мной в белом комбинезоне с этим чертовым треугольником, заполонившим весь город? – раздается его раздраженный голос. Через несколько секунд он разворачивается, устремляя на меня взгляд, в котором читается безысходность. – Может быть, эта долбаная корпорация зла забрала у меня все, что я имел, всех, кого считал близкими людьми?
– Тогда тебе нечего терять, – мгновенно отчеканиваю я. – Тебе следует пройти процедуру оздоровления и…
– Ты меня слышишь?! Они забрали все! – кричит он, направляя гневный взор светло-серых, практически полупрозрачных глаз в мою сторону. – Они забрали у меня все, понимаешь? – тихо повторяет он, спустя несколько секунд. – И ты считаешь, что я должен отдать им еще и свою жизнь?
Я хочу сказать нет, нет, нет, я не понимаю его.
И никогда не смогу понять его кипящих чувств и бурлящих эмоций.
Я не создана для того, чтобы чувствовать и воспроизводить на свет какие-либо эмоции. Меня запрограммировали лишь подчиняться, выполнять приказы и ничего более. Идеальный солдат без лишней сентиментальности и притупляющего чувства страха. Идеальный боец без бесполезных эмоций и боязни быть убитым ради идеи.
Я ведомый – не ведущий. И меня полностью устраивает такое расположение дел.
– Ты должен подумать о будущем поколении, – продолжаю я, твердо глядя ему в глаза. – Ты должен рискнуть всем, ради спасения своих будущих детей.
Он начинает смеяться, но этот смех сухой, холодный и совсем не похож на искренний. И я удивляюсь, что простой инфицированный, для которого целая жизнь состоит из одних только эмоций, может быть до такой степени черствым.
– Детей? – с презрением спрашивает он сквозь поддельный смех. – Какие дети? Оглянись вокруг, где ты видишь здесь светлое будущее? – он проводит пистолетом по воздуху. – Ты представляешь, как тут будут бегать счастливые детишки? Может быть, ты представляешь, как маленькие мальчики и девочки с неподдельной радостью спешат в школу? Как после того, как здесь мучили, загрызали и резали людей, может зародиться светлое будущее? – от презрительного отвращения
Где-то позади раздается отдаленное шипение, приближающееся с угрожающей скоростью. Рон реагирует быстро, молниеносно направляя оружие в сторону своего врага. Между нами и непонятной серой субстанцией, издающей прерывистые шипения, всего несколько дюймов. Несколько секунд прицеливаясь в голову жертвы, парень хладнокровно жмет на курок, и спустя мгновение существо – больше похожее на труп мужчины, чем на человека в целом – рушится наземь, издавая последний хриплый вдох.
Может быть, я ошиблась. Может быть, эта хладнокровная машина для убийств вовсе не инфицированный. Может быть, он прошел какую-то другую процедуру оздоровления.
Но мне приходится тут же отогнать подобные мысли. Рон прошел самую страшную школу – школу выживания и беспощадной борьбы за собственную жизнь.
– Не нужно было его убивать, – тихо произношу я.
– А ты ждала, пока он меня сожрет? – с издевкой проговаривает он, резко хватая меня за локоть. – Валим отсюда, пока нас кто-нибудь не пристрелил.
Пройдя две огромных лондонских улицы, мы сворачиваем в небольшой переулок, в котором находятся несколько зданий, по форме построения напоминающие научные центры, либо различные фабричные производства. Посреди улицы располагается огромный двухэтажный автобус, в основном покрытый ярко-красной краской и частично окрашенный в цвета британского флага. Быстрым шагом Рон мгновенно подходит к бывшему общественному транспорту и несколько раз громко стучит в железную дверь автобуса.
– Какого черта, Рон? – доносится раздраженный голос из автобуса. – Ненавижу тебя. Ты знаешь, что ты больной ублюдок?
– Не спи на посту, – раздается сухая усмешка Рона, когда он открывает двери двухэтажного «Рутмастера».
– Тебя не было три дня, где ты… – прерывается парень. Одна его нога спускается на асфальт, другая застывает на ступеньках автобуса.
Его странный взгляд карих глаз растерянно блуждает по моему лицу, телу, костюму, глазам. Несколько секунд его рот открывается, словно он хочет сказать что-либо, но через мгновение он вновь плотно сжимает губы, не в состоянии выговорить ни слова. На нем свободно сидит черная кожаная куртка с поднятым вверх воротником, кисти рук плотно скрывают черные беспальцевые перчатки, точно такие же, как и у Рона, а темные вьющиеся волосы на голове образуют полный хаос.
Питер.
Это определенно он.
– Это что? – задает вопрос он, продолжая смотреть мне в глаза. Его недоуменный взгляд за считанные секунды превращается в хмурый. – Ты зачем привел сюда… это?
– А ты не подумал своей башкой, что она может нам пригодиться? – раздраженно бросает Рон, хватая меня за локоть и направляя вперед.
Я бросаю последний взгляд на растерянного Питера, а затем наблюдаю, как нервно играют желваки на лице Рона. Он крепко сжимает челюсть, с каждым шагом ослабляя свою мертвую хватку. Я продолжаю ровно дышать, осматривая здание бывшей библиотеки, куда ведет меня этот парень. Он резко открывает старинную деревянную дверь, окрашенную в бордовый цвет, где присутствуют места облупившейся краски. В лицо бросается холодный поток воздуха, волосы цвета мокрого асфальта слегка перемещаются в сторону, перекрывая взор. Короткий звон колокольчика, висящий над дверью, оповещает о нашем визите всех в этом здании.