Забудь обо мне
Шрифт:
Еще не очень поздно, но из всех окон горят только два — одно прямо рядом с лавочкой, куда усаживается Бармаглот. Сначала сам, потом — меня себе на колени.
Чтобы не грохнуться, обнимаю его за шею одной рукой.
— Когда я был чуть младше тебя сейчас, — говорит Бармаглот, когда выкуривает я уже сбилась со счету какую сигарету, — любил приезжать сюда. Здесь мой приятель студенческий жил, воооон там, — показывает на темное окно на третьем этаже трехэтажного дома.
— А сейчас не живет?
Бармаглот
Делает глоток чая из своего стаканчика и продолжает:
— У нас тогда вообще ни хрена не было, только планы стать однажды до хуя богатыми и крутыми, иметь всех баб, которых сможем себе позволить, и просто наслаждаться жизнью. Типа, если денег в кармане достаточно — жизнь будет классной априори.
Я проглатываю неуместный нервный смешок, потому что, хоть Миллер в своем репертуаре и матерится через слово, но все же говорит как-то… очень по-взрослому, такими словами, которых я думала, он даже не знает.
— Потом мы как-то подзаработали, наскребли денег, вложились в общее дело. Естественно, прогорели. Он сдулся, сказал, что мог бы потратить все на красивую жизнь уже сейчас, начал что-то заливать о том, что я его впутал в дерьмо. В общем, мы как-то перестали общаться. Он загулял, я продолжал пахать. Грызло, что я должен этому мудаку вернуть деньги, которые вроде как он просрал по моей вине. Заработал, выкрутил, отдал. Он их пробухал. Въебашился пьяный в столб.
Снова затягивается.
Я молча ставлю свой стаканчик на скамейку, обхватываю Бармаглота обеими руками, кладу голову на плечо.
Он ведь рассказывает мне что-то особенное. Личное. То, что, возможно, не знает никто.
Мы с ним сейчас не про секс. Кажется, вообще впервые.
И я не чувствую себя девочкой, которой нужна его крепкая мужская рука.
— Иногда мне кажется, что мне надо было жить как он, потому что все гнался за чем-то, что-то доказывал, что-то вырывал зубами. А в итоге — в сороковник как-то уже ни хера от жизни не хочется.
В каком-то безумном порыве нежности обхватываю его колючие щеки ладонями.
Заставляю посмотреть на себя.
Достает сигарету, сжимает ее между пальцами и костяшкой указательного проводит по моей губе.
— Сорян, Зай, но любить тебя так, как ты хочешь, я не смогу. Разучился. Да и старый уже.
В эту минуту я понимаю, что мы с ним, как говорится в дурацких цитатках из интернета — не про чувства. Мы про что-то такое, для чего человечество еще не придумало подходящее слово. Это не та любовь, которой я правда хочу — чтобы были признания, объятия, нежности и чувства, от которых кружится голова.
Это вообще не любовь.
Это притяжение двух планет, которые могут сойтись вместе, потому что такова их природа, но рано или поздно, когда мы окажемся слишком близко — нас просто
Поэтому мне нельзя принимать все это слишком близко.
Ничего хорошего из «нас» все равно не получится.
Я нужна ему, как нужен желанный и очень долго уходящий в другие руки трофей.
Он мне — чтобы забыться, выдохнуть, выздороветь от того, что, вопреки моему желанию, пустило корни слишком глубоко мне в душу.
И когда-нибудь нам придется просто разойтись и сделать вид, что мы все те же маленькая глупая девчонка и крутой взрослый друг папы.
Но не сегодня.
Господи, что же меня так тянет на идиотские цитаты?!
Я пытаюсь поймать фильтр сигареты губами, но Бармаглот уводит руку и в отместку щелкает меня по носу.
Морщусь, как кошка, на которую щедро брызнули холодной водой.
— Вы, Марк Игоревич, вообще никого не любите и никогда не сможете любить, — говорю так, будто обсуждаем героя какой-то книги. — Потому что только так в вашей вселенной все работает, как нужно.
Желание услышать хотя бы какое-то отрицание все равно появляется.
Совсем без участия моего головы, откуда-то из сердца.
Но Бармаглот просто еще раз затягивается, отбрасывает сигарету — аккуратно в урну рядом со скамейкой — берет меня на руки и легко, как будто я котенок, несет к машине.
Глава шестьдесят четвертая: Сумасшедшая
Самое тяжелое событие, которое мне предстоит пережить — день рождения моего отца.
Ему пятьдесят.
Красивая дата, по случаю которой мы с мамой заранее выезжаем в наш загородный дом и начинаем в две пары рук готовить мясо и все остальные вкусняшки для мужских посиделок в дружном кругу.
Я знаю, что хоть событие и неформальное, обычно на него съезжаются его приятели с женами и детьми.
Самые избранные, у отца таких всего пятеро.
И Бармаглот, конечно, среди них.
И приехать ему придется вместе с Милой, потому что так положено.
Это ритуал.
Если будет что-то не так — никто не поймет.
А все эти крутые мужики с большими деньгами и большими проблемами почему-то очень сильно дорожат именно своими женами и видимостью стабильной жизни.
Так что, когда я дважды режу один и тот же палец — это рекорд даже для меня — мать чуть не силой отбирает у меня нож, садит на стул, делает чай с остатками сушеной липы и выразительно смотрит, явно рассчитывая услышать о моих душевных страданиях.
А меня разрывает от бессилия и злости на саму себя, потому что у меня никогда не было от нее секретов и потому что она всегда давала мне самые правильные советы. Даже если их ценность я понимала потом, а сразу относилась к нравоучениям с налетом «житейской мудрости».