Шрифт:
О, какой пышной, ослепительно прекрасной была кавалькада герцога, прибывшего в наш город! Как грациозно танцевали под всадниками великолепные кони, покрытые алыми попонами с золотым позументом! А сами всадники! Роскошь нарядов свиты поражала воображение – шелка и бархат, жемчуга и рубины; а эти доспехи, сверкающие серебром и золотом! Сам же герцог был одет бесподобно – в малиновом бархатном костюме, расшитом драгоценными камнями, с золотой герцогской цепью на шее, в накидке, подбитой мехом горностая; его тучная фигура и обрюзгшее лицо старого любителя всяческих
Толпы горожан – жадные до зрелищ зеваки – приветствовали правителя на пути к его резиденции. Под звуки труб, флейт и рожков герцог и его приближенные проследовали самой красивой дорогой города к Дворцу герцога, и восторженная толпа тысячами ртов шептала: «Вот это да! Смотри, смотри!». В самом деле – было на что посмотреть!
Тысячи глаз жадно взирали на роскошь кавалькады – но никто не видел янтарных глаз полосатого кота, наблюдавшего за блестящим шествием из чердачного окна старой аптеки.
А неделю спустя, на закате солнца, дверной молоток означенной аптеки возвестил о прибытии гостя.
Гость этот оказался молодым человеком, весьма красивым и недурно одетым, хотя и в черные цвета – и, судя по всему, убитым горем. Голова его была низко опущена; не замечая ничего из того, что его окружало, он выложил на прилавок золотой дублон и сказал кратко:
– Яду.
И, не поднимая глаз от стойки, стал ждать, когда изможденная старческая рука аптекаря жадно вцепится в его монету, а сам старикашка аптекарь, кряхтя и вздыхая, подаст ему роковую склянку. Но так как дублон продолжал лежать на стойке, незнакомец приподнял голову, и, вместо старикашки, обнаружил юношу с тонким красивым лицом. Маттеус – юный хозяин аптеки – покачал головой и сказал с извиняющейся улыбкой:
– Сударь, я не торгую ядами.
Гость нервным жестом достал бархатный, расшитый бисером кошелек, и высыпал кучу золотых монет.
– Этого хватит?
Маттеус посмотрел на золото с сожалением, затем сделал рукой жест, словно отталкивающий деньги.
– Сударь, я понимаю, что вам очень нужен яд – но я не в силах продать вам то, чего у меня нет.
– Ну так приготовь! Свари! Наверняка ты знаешь толк в снадобьях – неужели тебе трудно… Или ты так боишься запрета герцога?
Улыбка Маттеуса была светла и безмятежна, как улыбка ангела.
– В моем гримуаре про яды ничего не сказано. Я не помогаю тем, кто ищет смерти – ни для себя, ни для других – так завещала мне моя прабабушка.
– Черт бы побрал твою прабабушку! – вскричал гость, стукнув кулаком по стойке аптеки, а затем совершил нечто неожиданное: закрыл лицо рукой и разразился глухими рыданиями.
Тут уже я – кот Лео – не выдержал. Ступая мягкими лапками, я подошел, бесшумно вспрыгнул на стойку, и потерся, мурлыча, о руку несчастного.
Собственно, это была в некотором роде проверка. Если сейчас он злобно оттолкнет меня, то, стало быть, он человек опасный, если же нет, то это бедолага, которому отчаянно нужна помощь.
Он обнял меня и зарылся лицом в мою шерсть.
–
Совершенно машинально незнакомец поднес рюмку ко рту и выпил. Затем глубоко вздохнул, прикрыв глаза, и слегка запрокинул назад голову.
С ним явно что-то происходило; он окинул аптеку взглядом, полным умиротворения и даже умиления. Выражение отчаяния и затравленности исчезли с его лица; впервые он взглянул в лицо Маттеуса с теплотой и живым интересом.
– Если хотите, господин, я сварю вам шоколада, – мягко сказал Маттеус, – он тоже своего рода лекарство, он примиряет человека с жизнью. Итак? Кстати, как я могу к вам обращаться, сударь?
– Зови меня просто Сильвио, – незнакомец махнул рукой, как бы давая понять, что в его положении уже не важны ни условности, ни почести, ни титулы.
– А я Маттеус. Прошу вас, пройдемте в мою скромную гостиную – там нам будет удобнее… Сейчас мы сварим шоколад на троих…
– Шоколад на троих? – удивился Сильвио, устраиваясь за столом, – а кто третий?
– А вот, – и Маттеус указал на меня.
– Кот?!
– Да, он любит шоколад, а я люблю его. Так что балую, как могу. Знаете, сеньор Сильвио, я мог бы поклясться, что никогда вас не видел – и тем не менее, мне почему-то кажется, что ваше лицо мне знакомо…
– Мяу, – подтвердил я.
Мысли у нас с Маттеусом работали в одном направлении, поэтому он поинтересовался:
– Вы, случайно, не имеете никакого родства с семейством графа де Абрантеса?
Сильвио вздрогнул.
– Почему ты так решил?
– Видел портрет человека, который, скажем так, имел отношение к этому семейству. Вы чем-то похожи на него, хотя я могу и ошибаться…
И действительно, сходство Сильвио с портретом мужа покойной Оливии было очень заметным: впрочем, на самого графа де Абрантеса он походил еще больше. Особенно хорошо это было видно мне, черт возьми! Потому что привидение покойного графа – белое, прозрачное, видимое вполне отчетливо, – возникло в комнате. Очевидно, графа привлекло то, что кто-то назвал его по имени. Итак, привидение висело в комнате, а я слишком хорошо знал, что с графом шутки плохи – это заставило меня невольно выгнуть спинку и зашипеть от страха.
– Что с тобой, Лео? – спросил Маттеус и обернулся, желая узнать, что меня обеспокоило – но, судя по всему, ничего не увидел. Ничего не увидел и наш гость.
– Наверное, у него свои счеты с нашим семейством – шипит, услышав мое имя, – грустно усмехнулся он. – Я действительно де Абрантес, и, видимо, имя наше проклято – даже коты, и те шипят, его услышав.
Ну, не все коты, положим. Только я. И у меня есть на то основания. Именно этот самый де Абрантес, чье привидение украшает сейчас гостиную, потрудился в свое время не только лишить меня, маркиза де Колле, жизни – но и отправить мою душу в будущее на семьдесят лет вперед, чтобы вселить ее в тело старого мохнатого кота…